— Если бы ты знала, мама, как они издеваются над нашими людьми. Ты даже не представляешь, что они вытворяют. Они хуже зверей! И не надо меня уговаривать, я живу сейчас только одним желанием — мстить фашистам, бить их днем и ночью, до тех пор, пока не перебьем!
В разговор вмешалась Татьяна Андреевна:
— Антон, а если тебе попытаться разыскать партизан?
— Партизан? — оживился парень. — А где их найдешь? Я бы с радостью пошел, от них, может быть, легче попасть на фронт.
Когда Марфа Степановна успокоилась и решила, что если уж уходить сыну из дома, то лучше в партизаны, все-таки будет ближе находиться к матери, стали думать, как найти партизан. Марфа Степановна стала навещать людей, родственники которых по их предположению ушли в лес, осторожно заводила с ними разговор о партизанах. Эти хождения кончились тем, что как-то глубокой ночью раздался осторожный стук в оконце.
В доме поднялся переполох: а вдруг немцы?
Антон схватил в охапку одежду, валенки и тихонько по лестнице залез на чердак. Марфа Степановна тревожно спросила через дверь:
— Кто там?
— Марфа, открой, свои!
Уточнять, кто стучится в такое позднее время, было бессмысленно. Открывать дверь, будь это немцы или на самом деле партизаны, все равно надо, и хозяйка, выждав, пока Антон затащит на чердак за собой лестницу, открыла дверь. В сени вошли трое. Резанул по глазам встревоженных женщин яркий луч карманного фонаря. Тот же голос чуть насмешливо спросил:
— Что, своих не узнаете?
«Так это же Михаил Иосифович, наш председатель колхоза», — узнала Мочалова. Она помнила их разговор перед самым уходом председателя в партизанский отряд, когда он советовал и ей уходить. Радостно сказала:
— Михаил Иосифович, вы? Проходите в дом.
У Марфы Степановны от переживания пропал голос, и разговаривала с гостями одна Татьяна Андреевна.
Пришедшие, видно, торопились и перешли к делу:
— Марфа Степановна, а что это ты нами интересоваться стала, что, дело какое есть?
Хозяйка уже пришла в себя и с готовностью ответила:
— Конечно, дело есть, Иосифович. Сын мой, Антон, объявился. А куда же ему как ни к вам подаваться? Поэтому и ходила по людям. Знала, что если не подскажут, где вас искать, то вам передадут. Видишь, не ошиблась.
— Вижу, вижу, ты всегда у нас сметливой была. Ну, а где же Антон?
— На чердаке. Сейчас позову.
Не прошло и пятнадцати минут, как гости вместе с Антоном шагали огородами к лесу. А у дома стояли пожилая и молодая женщины и плакали. У них впереди были долгие дни тревог, страха и надежд...
10
ЛЕЙТЕНАНТ АЛЕКСЕЙ КУПРЕЙЧИК
У лейтенанта Купрейчика имелся свой отсчет военного времени. Он начался не с той минуты, когда он вместо свадебного стола стремился быстрее попасть к месту службы, и даже не с той памятной перестрелки с немецкими диверсантами, когда он был ранен, кстати, Алексей даже сейчас, вспоминая тот эпизод, относил его к обычной милицейской операции по ликвидации вооруженных преступников, и не с того времени, когда волею судьбы он совсем неожиданно для себя впервые надел форму командира Красной Армии. Для него война по-настоящему началась с того момента, когда полк, в который Купрейчик был зачислен, попал под налет фашистских самолетов.
До этого у него представление о действиях войскового подразделения было связано с четкостью, упорством, хладнокровием даже перед лицом смерти.
И когда он, стоя рядом со своим командиром майором Мироновым, увидел, как в ярко-голубом небе не спеша и плавно разворачивались немецкие самолеты, им овладело любопытство. Он, конечно, понимал, что сейчас эти самолеты принесут смерть многим красноармейцам и командирам, но все это будет в справедливом бою, где обе стороны будут нести потери.
Но все получилось совершенно иначе. Три или четыре самолета отделились от группы и начали бомбить спешно готовившихся к бою зенитчиков. А остальные один за другим атаковали колонны полка. Первый бомбардировщик с пронзительным воем стремительно пошел вниз. Купрейчику показалось, что самолет падает прямо на него, но он почему-то продолжал стоять, словно не веря, что вот этот растущий прямо на глазах самолет, в чьем призрачном решетчато округлом носу он четко увидел две головы в темных шлемофонах, может убить его... От брюха самолета оторвались несколько черных капель. Это же бомбы!.. А самолет, будто присев, круто начал уходить ввысь. А к земле продолжал нестись раздирающий слух и душу нестерпимый вой. Это так же, как и самолеты, выли бомбы. И неизвестно, чем кончилось бы для Купрейчика это созерцание приближающейся к земле смерти, если бы не майор Миронов, который сбил Алексея с ног:
— Ложись, дурак, это же бомбы!
Только Алексей упал на теплую траву, как невдалеке вздыбилась земля и страшный грохот ударил по ушам. Но этот первый удар не испугал лейтенанта. Он даже успел обидеться на майора за столь нелестный эпитет и грубое обращение с ним. Он посмотрел на небо и увидел, что вдогонку за уже упавшими бомбами падают еще и еще. Вокруг загрохотало с такой ужасающей силой, и Алексей почувствовал, что он проваливается в какую-то бездну. Противный, высокий, постоянно повторяющийся визг самолетов и бомб, страшной силы взрывы, запах горелого, земляные тучи, висевшие вверху и стоявшие по сторонам, сеяли среди людей панику и страх. Алексею тоже захотелось вскочить на ноги и бежать, что-то кричать. Он даже попытался приподняться, но сильный порыв горячего воздуха отшвырнул его ближе к деревьям. Он оказался в небольшой яме и увидел над собой листву — это упали срубленные осколками ветви.
Алексею показалось, что эти тоненькие ветви могут спасти его, уберечь от страшных разрывов бомб, и он потянул их на себя, стараясь укрыть ими голову и тело. Трудно сказать, сколько продолжался налет. Когда неожиданно прекратились вой и свист, Алексей осторожно встал. Вокруг него стояли черные от копоти и земли деревья, многие были без листвы и ветвей.
Купрейчик стал чистить одежду. Сейчас трудно было узнать ту новенькую, с хрустящей портупеей форму, в которую он был одет с утра. Потом он посмотрел на поле, где недавно шли полковые колонны.
Многое пришлось испытать после того дня лейтенанту, но то, что он увидел в тот памятный день, запомнил навсегда.
На сколько хватало глаз чернели дымившиеся остатки техники, между металлическими ребрами кое-где метались языки пламени. Стоял терпкий, сладковато-противный запах тола, жженного металла, и такая была тишина вокруг, что даже в ушах заломило. «Неужели все погибли, неужели никого не осталось в живых?» — думал Алексей, оглядываясь. Но вот из леса стали появляться люди. По одному, по два, маленькими группами. Где-то недалеко зарокотал двигатель автомашины, а еще через минуту лейтенант увидел, как от черных деревьев отделились две сорокапятимиллиметровые пушки. Послышались чьи-то команды, людей становилось все больше и больше. Одни из них начали отыскивать и помогать раненым, другие — относить к опушке леса убитых, третьи — возиться с техникой.
