женщину, едва прикрытую лоскутом ткани. Глазами он скользил по бледно-розовой коже шеи, которая начала покрываться красными пятнами и пупырышками под его взглядом, затем с удовольствием заострил внимание на стиснутых рукой полушариях молочно-белых грудей и ниже, к обнаженным бедрам и коленям, а затем и к пальчикам, ногти на которых были ярко-красными, манящими. Обозрев всю эту картину, он также медленно проскользил глазами вверх и уставился в два синих озера, потемневших от гнева.
– Все разглядели? – прошипела Алина сквозь зубы.
– Хотелось бы больше, – усмехнулся чудовище, поднимая руку и пальцем цепляя край полотенца, чтобы оттянуть и заглянуть под него.
Он даже засмеялся, когда женщина шлепнула его по руке и с видимым удовольствием оглядел ее всю вновь.
И почему он никогда раньше не обращал внимание на пышек? Не сказать, конечно, что она полная, просто… аппетитная! Да, именно так ее можно назвать! Вмиг ему захотелось попробовать на вкус поцелуй этой женщины, прикоснуться своими губами к ее, и запустить руку в ее светлые волосы – тоже, кстати, упущение! Он не любил блондинок! – намотать их на руку и запрокинуть ее голову, чтобы шея и грудь оказались обнаженными, свободными… Интересно, вершины ее грудей розовые?
Алина попыталась отступить, но была жестко схвачена сильными руками и привлечена к телу Гердфорта. Он буквально вжал ее в свой мощный торс, потом вцепился в волосы на затылке, отчего мурашки побежали по коже шеи и спины до самого копчика, а затем самым возмутительным образом буквально всосался в ее губы, заставляя ее пискнуть и впустить наглый язык к себе в рот. И ведь самое ужасное, что ей это все понравилось! Настолько, что она почти простонала что-то, едва ее наклонили назад, выгибая немыслимым образом, и тут же выпуская в диким воплем из рук, что неминуемо привело к падению. Больно треснувшись спиной о стоявшее позади кресло и попой при падении на пол, Алина зажала рот и издала какой-то истерический смешок – в зад Люциуса вцепилась зубами Алианна, повисшая всем телом и упиравшаяся когтистыми лапами в тело и ноги хозяина.
******
Люциус мчался по темному коридору в сторону своих покоев, чеканя шаг и гулко стуча каблуками туфель по каменному полу. Он был зол. Вернее, не так – он был не просто зол, он был в бешенстве! Ноздри его гневно раздувались, глаза метали молнии, брови сдвинулись к самой переносице, и увидь его кто сейчас из слуг, упал бы в обморок от страха.
Перед мысленным взором господаря Романдии то и дело возникало хохочущее лицо этой… этой… этой розовой плюшки, мать ее за ногу! Едва неведомое существо вцепилось в зад мужчины, едва он осознал, что не понимает, что случилось, заметался по комнате, снося мебель и пытаясь избавиться от этих жутких ощущений, как услышал сначала сдавленный смешок, а потом и вовсе хохот. Эта девица смела смеяться над ним! Да ни одна женщина такого себе не позволяла! Все они трепетали перед его персоной и смиренно ждали внимания!
То, что терзало многострадальную филейную часть, наконец, отцепилось, но боль все не прекращалась, а зеркало и вовсе отразило ужасающую картину – на любимых брюках Люциуса зияла дыра размером с океан, демонстрируя растерзанную кожу. И что это было?
– О, господи! – ахнула Алина, тоже увидев картину и поднимаясь. – Давайте-ка я вам помогу!
И принялась лапать его, не отошедшего от шока, за, собственно, зад! Даже присела на корточки, чтобы, значит, искомое оказалось напротив лица.
– Да не вертитесь вы, что как маленький?! – дернула она его, рассматривая следы укусов. – Мда, зашивать, наверное, не надо, но заживать будет долго. И болеть.
– Ерунда! – рыкнул Люциус, осознавая, где сейчас находится лицо этой женщины и что, собственно, она делает.
Резко шагнув вперед, вырвавшись из цепкого захвата, мужчина сфокусировал внутреннюю силу и направил на раны, которые тут же затянулись. Но не прореха в брюках, продолжавшая бесстыдно демонстрировать самое сокровенное.
– Ого! – восхищенно промолвила плюшка и поднялась с корточек. – Потрясающе!
Никто еще так открыто не выражал в отношении чудовища свои чувства. Он был… смущён. И немедленно принял высокомерный вид, чтобы скрыть это новое для себя чувство.
– Что это только что было? – холодно спросил, вздергивая подбородок.
– Понятия не имею! – пожала плечиками Алина, отчего полотенце, итак державшееся на честном слове, сползло вниз, обнажая… то, что он мысленно уже давно обнажил.
И картина ему понравилась. И немедленно захотелось прикоснуться к этим прекрасным полусферам.
– Ой! – обнаружила беспорядок женщина, судорожно вздыхая и подтягивая ткань вверх, отчего ноги снизу открылись еще больше.
И это Люциусу тоже понравилось. Он стоял молча, уже не ухмыляясь, и просто с удовольствием обозревал розовую плюшечку, которая отступала от него, пока не уперлась ногами в кресло и не упала в него, гневно сверкая голубыми озерами.
– Пойдите вон! –шипящим голосом произнесла Алина, ощущая, как злость затапливает ее всю, поднимаясь вслед за липким взглядом Люциуса.
Алианна все это время сидела тихо в уголке, но была, вероятно, готова к новому нападению.
– Что? – переспросил он, когда фраза пробилась к сознанию.
– Вон отсюда! – уже громче рявкнула Алина и для надежности показала рукой на дверь. – Завтра обсудим все! Сейчас я не готова к разговорам!
Сначала чудовище, похоже, не понял. Но потом до него дошел смысл фразы, глаза расширились, сверкнули гневом, в кончиках пальцев зазудело, того и гляди вырвется пламя, чего не случалось с подросткового возраста, когда магия только-только начинала слушаться его. Эта плюшка что, прогоняет его? Его?
Он хотел было возмутиться, но встретился взглядом с ее кипящими яростью синими глазищами и круто развернулся на каблуках, после чего рванул к двери, хлопнул ею со всей силы и понеся по коридору к спальне.
Если б Люциус мог, вернее, если б хотел, он бы услышал, как в покинутой им комнате смеются двое. Но застланный гневом мозг транслировал только одно хохочущее создание. Плюшку.
Уже взявшись за ручку двери своей комнаты, господарь передумал. Нет, сегодня Эсмеральда ему точно не нужна. Спустившись вниз в свой кабинет, устроился в кресле, налив из бутылки крепкого самогона, переданного ему с нарочным от самого герцога Элорийского, давнего друга, живущего на границе. Жуткая жидкость обожгла внутренности, от неожиданности Люциус закашлялся, отставив стакан и откинувшись в кресло, молча замер, ощущая, как теплеет внутри, а нервное напряжение постепенно отпускает.
Пить в одиночестве! Докатился! И без закуски! Но не возвращаться же в комнату этой нахалки в поисках общества для пьянства! Хотя хотелось…
Алина же, едва шаги стихли в коридоре, прыснула и захохотала, вспоминая,
