Решила пусть стоит гадость заморская, если что в салат какой добавлю. Однако когда через полчаса мой живот жестоко скрутило, и я еле успела найти сортир, поняла, какая это опасная вещь, оказывается. Я несколько часов провела в этой специфической комнате, единственной на этаж, и мне так плохо не было даже после молока с рыбой.
Когда сидеть уже было бессмысленно, пошла обратно. Там я встретила того же солдатика и последовал феноменальный вопрос:
— А где повар?
— Так он это, в сортире засел. Надолго видать, — сделала безучастное лицо, отмывая руки мылом.
— А ты где была? — поинтересовался все тот же солдатик. Да что ему всё неймется-то?!
— В сортире.
— Ты же с-с-сказала, что там повар.
— Так я ждала своей очереди.
— И? Где тогда он?
— А кто сказал, что я дождалась? Видите, руки мою, почву удобряла. Ясно? — солдатик шутку не оценил, смотрит на меня с прищуром.
— А ты что хотел, мальчик? — спросила Баба Люба с половником наперевес.
— Все ли готово к ужину, спросить послали, — ответил парнишка, косясь на половник.
— Бедненький мальчик, такой молодой, а уже посылают, — схватилась баба Люба за сердце и с сочувствующим видом принялась чистить картошку, не уделяя молодцу больше внимания.
Он взглянул на меня нехорошо, потом что-то зло прошипел, за что тут же получил половником от бабы Вари.
— За что? — возмутился парнишка, смотри, как животворно половник действует: один удар и акцента лишился.
— Будешь мне тут ругаться! — запричитала баба Варя, размахивая половником.
— Вы что наш язык знаете? — удивился парнишка.
— Не знаю, но по голосу сразу поняла — ругаешься! У меня же шесть внуков сорванцов, ругаются как сапожники! — баба Варя деловито хмыкнула и отвернулась обратно к большому тазу с супом.
После этого посрамленный малец ушел, и мы занялись своим делом.
— Ой, Любавушка, зачем вообще ты их выводишь из себя? И повара вон лупанула по голове сильно, теперь в кладовке колбасой связанный без сознания лежит. Ну, как так можно, молодой девице? — запричитала баба Варя через какое-то время.
— А кто его колбасой связал? Не вы ли, бабушки? Так и чего жалеть их, захватчиков этих? Вы хоть знаете, как люди там за линией фронта голодают, а вот эти изверги чего вздумали — еду выбрасывать! Так ему и надо! Когда проснется, я ему еще добавлю! Им всем добавлю! — пообещала, кромсая картошку. Внезапно живот так скрутило, что план мести сам в голове созрел.
— И как ты это сделаешь, девочка? Их вон много-то как, а ты одна. Смотри, чтобы боком тебе не вышло твое злодеяние.
— Так я не одна, мы же вместе, баб Варь! Убивать их не будем, но травить-то можем? — улыбнулась, приобняв бабку. У меня бабушек и дедушек отродясь не было, умерли от чумы за много лет до моего рождения. Странные ощущения, чувствую себя их общей непутевой внучкой.
— Травить? О, Спаситель! — запричитала баба Оля.
— Ну и как травить-то будем, дорогуша? Да еще так, чтобы ничего нам за это не было? — заинтересовалась баба Варя.
— Вот ту травку видите? Так она ядовита очень, им животы так скрутит — на всю жизнь нашу готовку запомнят! — одна из бабушек как раз протянула руку, чтобы сорвать фиолетовый листочек. — Так, а вот пробовать самим ее не надо! Я ее уже на себе проверила, два часа в сортире провела!
Чуть не повторила мою роковую ошибку: захотела попробовать эту дрянь!
— Ну и что нам с этой травой делать? В салат добавлять? — спросила баба Люба.
Чего мы только с этой травой не делали, мне даже пришлось прошмыгнуть в другие комнаты, чтобы этот сорняк пощипать. Получалось что у нас и салат, и мясо запечённое, и суп, и даже десерт — пирог с яблоками — абсолютно все было с этой дрянью. Мы сначала думали еще и компот из этой гадости сделать, но она окрасила его в фиолетовый цвет. Пошла я в кладовую за сухофруктами на замену и тут же заметила, что наш повар начал просыпаться. Мне не осталось ничего другого, как свалить на него мешок муки. Что я с этим дядькой буду делать дальше, не знаю, но что-нибудь придумаю.
Еду у нас из кухни забирали целой делегацией, несколько солдат и сам мужик с лицом бабы, в смысле Марат какой-то там. Мы с бабушками в одной части кухни сгруппировались, еда в чанах в другой, вместе с солдатиками. Теперь при свете свечей их лица казались не то что серыми, а какими-то черными.
— Все готово? — спросил Маратик, с прищуром заглядывая в чаны.
— Все готово, милок, стынет уже! Несите аккуратней! — это баба Люба вмешалась, она и говорила, что кому и в каких количествах готовить, не понятно как разобравшись в писульках этого повара из кладовой. Странное вообще дело, она, что ли, понимает их язык, а то набор палочек и точек из его книги никто больше не понял.
— Где еда главнокомандующему? — спросил он, оглядывая нас и останавливаясь взглядом на мне.
— Вот она! — показала бабушка на два больших серебряных подноса с тарелками, накрытыми крышками.
Маратик крышки снял и придирчиво осмотрел еду. На что там смотреть-то? Жареная свинина, картошка с травами, салат и похлебка из говядины.
— А повар где? — спросил он, смотря исключительно на меня. Как будто знает, что это я его того этого. Почему всех так интересует этот вопрос?
— В сортире, — без запинки ответила я, медленно хлопая глазами.
— Найти! — приказал мужик с женским лицом и обратился уже ко мне. — Подойди.
Ну, я подошла, наблюдая, как солдатики умчались по коридору, и не подумав заглянуть в кладовую. Придала своему лицу самое смиренное выражение, поистине ангелочек воплоти.
— Пробуй! — приказал он снова командным тоном, указывая на подносы.
— Зачем?
— Хочу проверить, не отравила ли, — он улыбнулся так холодно, что показалось, как что-то гадкое по спине ползет. Бабки занервничали, да мы с этим сорняком, что только не делали! Я даже в кашу его смолола и все столовые приборы соком легонько смазала, благо он безвкусный. Сделала лицо попроще и как схватила кусок мяса, отломала ломоть хлеба и принялась есть с таким аппетитом и задором, что от блюда с едой меня оттягивали.
— А что такое? Вы же сами сказали есть, вот я и ем! — прошамкала я, строя дурочку и дожевывая мясо, стараясь не думать об адских часах, которые наступят совсем скоро.
— Я сказал: попробуй, а не ешь все! — возмутился Марат. — Бери поднос, понесешь. И чтобы ни кусочка больше не съела.
Оставшийся солдатик взял один поднос, мне же
