фальсификацию отечественных древностей[140]. В целом, попытка противопоставить античности и развивавшей традиции античности западной культуре русское средневековье и свойственный ему стиль носила реакционный характер.
Здесь уместно вспомнить слова Маркса о том, что «первая реакция против французской революции и связанного с нею просветительства была естественна: все получало средневековую окраску...»[141]. Николаевская реакционная линия в изучении древностей могла надолго исказить судьбы русской археологии, но русское общество имело достаточное число образованных и горячо любивших родину людей, которые не пошли по пути «официальной народности», а преданно служа делу изучения русских древностей, исследовали их объективно, не преувеличивая значения памятников, не фальсифицируя их. Это помогло, особенно со второй половины XIX в., преодолеть тенденциозность предшествующего времени и вести работу по славяно-русской археологии на строго научной почве.
С другой стороны, чисто случайное обстоятельство помешало «квасным патриотам» свернуть изучение античных памятников в России. В 1830 г. были сделаны находки в Куль-обе, показавшие, что в Причерноморье в погребениях могут быть найдены произведения античного искусства и просто много золотых вещей. Это привлекло к Причерноморью внимание правительства, и исследование античных памятников не только не сократилось, но даже приняло особенно широкий размах. Начало крупных исследований античных древностей в России падает именно на годы николаевской реакции.
Но и направление античной археологии было искажено. В 1820-е годы археологические работы в Причерноморье связаны с таким серьезным исследователем, как И. А. Стемпковский. Это был настоящий археолог-профессионал. Среди его заслуг может быть названо то, что он начал исследование городов Боспора, понимая, что городские слои не менее важны для науки, чем золото из могильников. После открытия Куль-обы для раскопок в Крыму настала другая пора — началась погоня за эффектными находками. Типичнейшая фигура этого периода — Антон Бальтазарович Ашик (1802—1854). Чиновник, без всякой научной подготовки, сочинения которого пестрят ляпсусами, Ашик зато великолепно знал, чем можно угодить начальству. Книжка Ашика «Часы досуга» — характернейший памятник эпохи. Предисловие содержит традиционное для уваровско-шевыревских речей противопоставление «гниющего», разлагающегося под влиянием революционных идей Запада — прочной православной и самодержавной России. Далее цитируется Стурдза, тот самый «библический» и «монархический» Стурдза, о котором писал Пушкин. Из цитаты Стурдзы явствует, зачем надо заниматься археологией. Оказывается, затем, что «никакое умственное занятие не благоприятствует столько религии и нравственности, сколько изыскание, исследование и хранение памятников истории родной отечественной земли»[142]. Наконец, следует трогательный рассказ, как Ашик готовился к приезду Николая I в Керчь. Надо было найти при раскопках что-нибудь очень эффектное. Спешно раскапываются десятки курганов. И, о, счастье, найдено «серебряное блюдо царицы Рискупорис», на котором подносится хлеб-соль осчастливившему раскопки своим посещением государю-императору[143].
Так в николаевскую эпоху, на место оторванного от жизни любования древностями в духе Муравьева-Апостола, пришла археология, служащая политическим целям. Итоги этого периода были самыми печальными. Вместо четкой, как у Стемпковского, фиксации находок, все перемешивается, депаспортизуется и просто разбазаривается. Вот впечатления Н. Н. Мурзакевича — очевидца раскопок Ашика: «Ашик и Корейша..., желая получить подарок или крест за находку..., старались раскопать побольше курганов... Лично они не присутствовали почти никогда. Описания или рисунков на месте не делали... Вещи двойные, тройные, четверные, по произволу помянутых господ, раздавались кому им нравилось или сбывались за границу... Множество монет и золотых вещей Ашиком передавались за границу, а частью мастерами золотых дел растоплялись в плавильном мешке. Множество глиняных предметов разбивалось на месте находок... Курганные гробницы... не только не сохранялись и не поддерживались, но вследствие неизъяснимого равнодушия официальных кладоискателей разбирались на городские постройки... У Ашика я заметил большие запасы ваз, сосудов, вещей, монет, которые лежа все в куче, служили магазином, из которого ежегодно отправляли в Эрмитаж вещи, сказывая в рапорте, что такие-то и такие-то вещи были в сем году отысканы там-то и там-то. Вазы, виденные мною в 1836 г., Ашиком предъявлялись в 1838 г.»[144].
Таковы замечания современника Ашика. Сколько же промахов в работах этого чиновника могут указать позднейшие исследователи Керченского полуострова!
Все это достаточно ясно характеризует результаты забот Николая I об археологии в России, о которых считали своим долгом писать не только Н. И. Веселовский в 1900 г.[145], но даже и С. А. Жебелев в 1923 г.[146] Отход от тенденциозности николаевской славяно-русской археологии, от кладоискательства исследователей Причерноморья падает только на период демократического движения 60-х годов.
Уже в 1856 г. один из ведущих деятелей Русского археологического общества П. С. Савельев, посетив раскопки скифских курганов в Екатеринославской губернии, писал: «Сколько еще работы для наших археологов, сколько может открыться новых материалов для науки. Я бы охотно посвятил лет пять на эти расследования, если бы умели ценить их и не стесняли предписаниями: «иметь в виду, что раскопки производятся лишь для доставления золотых вещей Эрмитажу»»[147]. Немного позднее другой видный археолог, Г. Д. Филимонов, подверг критике лишенные прочной научной базы потуги николаевского времени возродить «русский национальный стиль» в архитектуре. Филимонов призывал перейти к углубленному объективному археологическому изучению памятников русской старины. Только такое тщательное исследование, а не безапелляционное провозглашение национальными особенностями совершенно случайных черт древнего искусства, может дать нам представление о своеобразном стиле древней Руси[148].
Еще более широкая переоценка установок николаевской эпохи в области археологии была дана учеными новой формации — разночинной интеллигенцией 60-х годов.
ЗОРИАН ХОДАКОВСКИЙ И ВАДИМ ПАССЕК
Начало изучения русских древностей. Формулировка задач археологии. План археологических работ в России
Хотя сложение славяно-русской археологии проходило под сильным влиянием реакционных установок николаевской эпохи, было бы неверным ставить в связь самое возникновение интереса к русским древностям с тем пониманием «народности», которое вводилось в жизнь России в 1830—1840-х годах. Интерес к археологии русского средневековья появился раньше и связан с патриотическим подъемом, охватившим Россию после Отечественной войны. Немало произведений литературы и декабристской публицистики вызвано этим подъемом, и в них мы ясно видим, что огромный интерес к русской истории в 1810—1820-е годы отнюдь не носил реакционного характера (вспомним, хотя бы, «Думы» Рылеева).
В области археологии мы также можем указать на пионеров изучения русских древностей, которые вовсе не пользовались поддержкой правительства, как позднее Сахаров или Войцехович, а работали с большим бескорыстием, воодушевленные чувством патриотизма, а не казенными идеями «народности». Такой фигурой является в первую очередь З. Ходаковский (Адам Чарноцкий, 1784—1825). Его работы интересны для нас и потому, что в них едва ли не впервые в русской литературе археологические памятники рассматриваются как полноправные исторические
