из правительства.
Неизвестный послушно протянул Хрущеву руку и сказал, что, наверное, пора подвести черту.
Свита устремилась к выходу. Хрущев обернулся.
– Вы интересный человек. Такие люди мне нравятся. Но в вас одновременно сидят ангел и дьявол. Если победит ангел, то мы поладим. Если победит дьявол, мы вас уничтожим.
Неизвестный покинул здание, ожидая, что его арестуют прежде, чем он повернет за угол улицы Горького. Но его не арестовали.
Впоследствии было проведено расследование, которого требовал Неизвестный. Министр снял свои обвинения и объявил, что серьезных доказательств нечестности Неизвестного нет. В ходе расследования Неизвестного даже подвергли осмотру на предмет психического здоровья.
Перед этим осмотром, но после столкновения в Манеже, Хрущев после нескольких продолжительных бесед с Неизвестным спросил, как ему удается так долго выдерживать государственное давление.
Неизвестный:
– Есть такие бактерии, очень маленькие и безобидные, которые могут жить в перенасыщенном соляном растворе, который растворяет копыто носорога.
Врачи доложили Хрущеву, что Неизвестный здоров.
Эрнст Неизвестный. Вихрь. Из этюдов к «Аду» Данте. 1965–1967
Эрнст Неизвестный. Вихрь. Из этюдов к «Аду» Данте. 1965–1967
Эрнст Неизвестный. Пара в вихре. Из этюдов к «Аду» Данте. 1965–1967
Эрнст Неизвестный. Минотавр. Из этюдов к «Аду» Данте. 1965–1967
Эрнст Неизвестный. Рука Ада. Из этюдов к «Аду» Данте. 1965–1967
Эрнст Неизвестный. Странное рождение. Из этюдов к «Аду» Данте. 1965–1967
Эрнст Неизвестный. Анатомия человека. Офорт. 1966. Из этюдов к «Аду» Данте
Эрнст Неизвестный. Лежащая женщина. Офорт. 1967. Из этюдов к «Аду» Данте
2
Исследовать дух и тематику работ Неизвестного. Попытаться очертить мир его воображения.
Я задаюсь вопросом: не рано ли это делать? Как независимый художник Неизвестный работает чуть больше десятка лет. Это не много. Однако с 1956 года его развитие шло последовательно и непрерывно. Возможно, потому, что, когда он приступил к самостоятельной работе (приблизительно в тридцать лет), он уже сформировался и созрел как личность. И еще, пожалуй, потому, что у него от природы философский ум. Ему необходимо знать, куда он движется как художник. Поэтому мне кажется, что мы все-таки можем проследить становление основных качеств Неизвестного так, чтобы не впасть в противоречие с любым будущим развитием.
Несколько месяцев назад, когда я начал писать это эссе, я отправился в Париж, чтобы еще раз посетить музей Родена. Мне казалось интересным сравнить Неизвестного с Роденом. Я видел явное сходство темпераментов: то же желание создавать эпическое искусство; та же бьющая через край сексуальность; та же озабоченность уходящим временем. Мне хотелось увидеть различия – не в достижениях, а в подходе.
Мы прибыли на Лионский вокзал и, прежде чем отправиться на другой конец города, в музей, решили выпить кофе. Был ясный парижский день: холодный, с бледно-голубым фарфоровым небом, цвет которого казался составленным из каменной пыли белых и серых домов под ним. (Этот световой эффект Парижа удачно передан на нескольких картинах Никола де Сталя.)
Мы сели в кафе у окна, чтобы смотреть на улицу. Это была широкая, оживленная улица с довольно интенсивным движением. Через дорогу женщины покупали ранние овощи: артишоки, порей, эндивий, сельдерей. Некоторые были в сапогах, по их ногам было заметно, что им холодно. Перед входом в кафе стояли семеро слепых. Каждый держался за пальто соседа, а поводырем был человек в очках, но не слепой. Он завел их в кафе, и они ощупью прошли к двум столикам, вокруг которых стояли стулья, и принялись потирать руки, чтобы согреться. И тут я увидел человека на тележке.
Он лежал на спине на длинной плоской деревянной платформе, вроде крышки стола. Он был укутан в одеяла, подоткнутые под ноги. Под головой лежала груда одежды. Он мог немного приподнять голову, чтобы взглянуть на конец доски в ногах, на которой он лежал. Откинув голову назад, он видел небо и верхушки зданий по обе стороны улицы. Казалось, легкое движение головы – всё, на что способно его туловище. Обе его руки были свободны. Левой он толкал себя вперед: деревянная платформа крепилась к четырем велосипедным колесам. К краю платформы была прикручена рукоятка вроде кофейной мельницы, которая вращала зубчатое колесо с цепью. Через систему зубчатых передач эта рукоятка приводила в движение велосипедные колеса. Но те крутились очень медленно. Человек вращал рукоятку довольно быстро, как будто молол кофе, но сооружение двигалось вперед примерно вчетверо медленнее пешехода – вероятно, со скоростью мили в час. Правой рукой он управлял рулем на дальнем конце платформы, который я не мог разглядеть как следует.
Чтобы преодолеть участок улицы, который был виден мне из окна, ему понадобилось несколько минут. Он двигался мимо магазинов, мимо фонарных столбов, мимо женщин, покупавших овощи, крайне медленно, так как был почти полностью парализован. Но он двигался. Он достигнет места назначения и вернется назад.
Я попытался увидеть другие улицы и бульвары его глазами: бесконечный коридор бледно-голубого неба между крышами.
И эта картина, а не то, что я потом увидел в Музее Родена, дала мне ключ к творческому воображению Неизвестного.
Полюса его воображения – жизнь и смерть. Это фундаментальное противопоставление носит настолько общий характер, что может показаться банальным. Однако для Неизвестного оно уникально. Впервые оно возникло тогда, когда он неизмеримо долго лежал на земле без признаков жизни, а в это время шел бой в тылу врага. Здесь, оказавшись на грани смерти, он приобрел способность точно оценивать дистанцию, которая от нее отделяет. (Дистанцию, о которой большинство из нас имеет смутные или до абсурда противоречивые представления.)
Было бы неверно заключить, что Неизвестный одержим смертью. Я говорю о полярности. Смерть для него – не конец, а, скорее, отправная точка. Он ведет отсчет от смерти, а не наоборот. «Вы разговариваете с человеком, который в любой момент может сам себя шлепнуть». Следовательно, он в высшей степени осознает силу жизни, даже когда это наименее очевидно. Люди, ведущие отсчет по направлению к смерти, прекрасно осознают ненадежность жизни. В отличие от них, Неизвестный знает о чрезвычайной приспособляемости и стойкости жизни.
Вот почему человек на тележке у Лионского вокзала имеет решающее значение для его искусства.
Одна из первых независимых скульптур Неизвестного, датированная 1955 годом, – это
