«А если это произойдет, — говорит Кавуто, — у нас не будет выбора. Придется мистеру Вону впаять срок».
И Фу такой: «А для самозащиты придется всем про все рассказать. Чтоб всем нам пришли кранты, а огромный бритый кот Чет меж тем завладеет всем городом, плюс наши отношения и все такое пойдут вразнос».
А под «всем таким» Фу имел в виду, что мы потеряем берлогу нашей любви, и о Томми и Джоди никто не позаботится, а Фу придется стать любовным ниндзей какому-нибудь громиле в тюряге. Нас отымали.
Я такая: «Это все мама виновата».
И протягиваю руки Ривере — пусть браслеты защелкивает.
А они такие все кивают и грят: «Ну да… Меня устраивает… Ага, мне это нравится».
Но Ривера браслеты на мне защелкивать аще не стал.
Тут я вся ему: «Нам можно минутку наедине попрощаться?»
И Ривера такой кивает — ну я и повела Фу в спальню.
А Ривера мне такой: «Тут прощайтесь».
Ну я тогда ширинку Фу и расстегнула.
А Кавуто меня тогда хвать за руки и давай оттаскивать, поэтому мне пришлось под нажимом оделить Фу лишь незначительным прощальным поцелуем, что овеял его уста ветерком из склепа и оставил на щеке лишь крохотный мазок черной помады.
И я вся такая: «Я никогда не забуду тебя, Фу. Нас могут насильно разлучить, но любовь наша претерпит целую вечность».
А он мне такой: «Позвони, как домой приедешь».
А я ему вся: «Я тебе текстану с дороги».
И тут он мне: «Эбби Нормал, ты рвешь в куски мои полосатые носки». Что прозвучало тотально романтично, потому что полосатых носков он не носит. Я расплакалась, и тушь моя потекла в печали.
Тогда Кавуто такой: «Ох, ну ептыть же ж». И повел меня к двери, а по пути оборачивается к Фу и такой ему: «Это твоя навороченная желтая „хонда“ под окнами?»
А Фу ему такой: «Ну».
Кавуто ему: «Ты же знаешь, что в ней крыс полно, да?»
И Фу ему опять: «Ну».
И вот я опять вся пленница кошмарного МамБота, а Фу предстоит единолично встать лицом к лицу с угрозой Чета. Надо мухой, тут сестрица Ронни как раз уснула, так я черным маркером у нее на бритой голове пентаграмму начерчу. Чмоке.
Ривера
Доставив Эбби Нормал и ее мамашу к жилому дому на Филлмор-стрит, они шли прочь, и тут Кавуто произнес:
— Знаешь, если б со мной рядом была Эллисон, когда я перед папашей из чулана выходил, мне кажется, он бы гораздо лучше понял, отчего я предпочитаю парней.
— Если жертвы котов-вампиров рассыпаются в пыль, про большинство даже известно ничего не будет, если никто не увидит самого нападения, — сказал Ривера, надеясь, что ход мыслей Кавуто дальше случится каким-нибудь конем.
— Она такая несносная, — продолжал Кавуто. — Будто целый вытрезвитель в субботу вечером упаковали в одну небольшую тушку.
— Может, если только прихватим собаку-ищейку, — сказал Ривера.
— Ладно, только потом не ной, что в машине воняет, потому что я себе возьму чили с луком.
— Ты это о чем, ептыть?
— О мусаке с индейкой. Ты ж сам говорил, надо съездить на стадион и прихватить пожрать.
— Ничего подобного я не говорил. Я говорил, что нам надо найти собаку, натасканную на поиск трупов, чтобы помогла нам искать одежду жертв.
— А, — произнес Кавуто, которому совсем не думалось о вампирах. — Ну да, смысл есть. Значит, на обед — бургеры от «Барни»?
— Покупаешь ты, — сказал Ривера, отомкнул немаркированный «форд» и сел в машину.
Они проехали восемь кварталов по Филлмор-стрит к Марине, и лишь тогда Кавуто заговорил снова:
— А знаешь, она ведь права. Я действительно медведь.[3]
Ривера надел темные очки и несколько секунд пристраивал их на лице половчее — тянул время. Затем вздохнул:
— Я рад, что ты насчет этого душу себе решил облегчить, Ник. Потому что наблюдения за твоей растущей гейской личностью ростом шесть футов три дюйма и весом двести шестьдесят фунтов последние четырнадцать лет нипочем бы не раскололи твою подлинную суть — с учетом моих тупых следовательских навыков наблюдения.
— Знаешь, Элис тебя бросила из-за сарказма, больше нипочему.
— Правда? — удивился Ривера. Элис утверждала — потому что он слишком легавый и не слишком муж, но насчет ее показаний у него имелись сомнения.
— Нет, но я уверен, в списке причин он был.
— Ник, за все наше время сотрудничества я хоть раз давал тебе понять, что мне хочется обсуждать твою сексуальность?
— Ну, если не считать угроз подозреваемым…
— А я когда-нибудь с тобой делился подробностями моей половой жизни с Элис?
— Я предполагал, что у тебя ее нет.
— Ну, это на самом деле несущественно. Я, собственно, вот о чем: меня вполне устраивает, какой ты есть.
— Фантастический мущинка, что ли?
— Запросто, можно и так. Хотя я скорее представлял себе большого и косматого, который, однако, боится маленьких девочек.
— Ну ее ж нельзя бить, она ребенок, — заныл Кавуто.
Возле «Барни» они нашли место в гараже. Ривера заехал на стоянку под надписью «не парковаться» (потому что мог) и выключил двигатель. Откинулся на спинку и уставился на стену впереди.
— Значит, коты-вампиры, — сказал Кавуто.
— Ну, — сказал Ривера.
— Нам пиздец, — сказал Кавуто.
— Ну, — сказал Ривера.
6
Попугаи-вампиры с Телеграфного холма
В городе Сан-Франциско живет стая диких попугаев. Южноамериканские красноголовые аратинги — чуть мельче обычных голубей, все ярко-зеленые, кроме, как легко догадаться, головы.
Никто не знает толком, как они прилетели в Город. Вероятнее всего — потомки тех, кого ловили в джунглях, а потом выпускали в городские небеса, если оказывалось, что для ручных они все-таки слишком дикие. Летают они над северными набережными Сан-Франциско, ищут фрукты, ягоды и цветы: от Пресидио у въезда на мост Золотые Ворота, над Тихоокеанскими высотами, над Мариной, Русским холмом, Северным пляжем — до самого здания Паромного вокзала у моста в Окленд. Они общительны и пронзительны — глупые, в общем, птицы, спариваются на всю жизнь, а о своем присутствии объявляют изрядной какофонией: бибикают и пищат. У местных на лицах они вызывают улыбки, у туристов — изумление, а у хищников — по большей части краснохвостых сарычей и сапсанов — начинает урчать в животе.
