поерзав на скамейке сказал:
— Ладно, постараюсь! Главное, во всем этом случившемся, чтобы без последствий для ребенка. С меня то, что с гуся вода!
Для того чтобы несколько смыть у него от поездки неприятный осадок, я рассказал Михаилу о забавном случае из своего детства: соседка баба Паша часто попадалась мне, тогда школьнику, с ведрами, не всегда с водой и я боялся, как бы она вдруг не перешла дорогу пустой, тогда двойки не миновать.
Мы посмеялись и разошлись. Прошло время. Я, пересекаясь с Хазарским, останавливался, заговаривал с ним, однако не видел в его глазах особой радости. И это было связано не с моими, случайными ничего не значащими встречами. Но, что странно, обычно он улыбался, а тут с мужиком творилось что-то непонятное. Я, это чувствовал. Меня так и тянуло за язык спросить у товарища в порядке ли он? Но, я молчал, а вдруг Михаил все еще продолжает мучиться из-за того обгона траурной процессии? Мое невольное внимание могло его всколыхнуть и напомнить о не приятном событии. Не следует влезать, захочет, сам обо всем расскажет, не преминет.
Однако, как после выяснится, я был близок к истине, но узнать мне о том будет суждено много-много лет спустя и уже не в СССР, а в совершенно другой стране, в РФ ― Российской Федерации.
В жизни у каждого из нас хватает событий, на первый взгляд обычных ни чем не примечательных, но отчего-то знаковых. Они-то во многом и определяют нашу судьбу, судьбу наших близких и знакомых людей. О том мы начинаем сознавать лишь однажды занявшись анализом прожитых лет. Ну, например, выйдя на заслуженный отдых ― на пенсию. Мои родители ни дня не работали сверх установленного законом срока, как не просило их начальство, какие льготы не предлагали, наверное, они понимали ― оставшиеся года для того, чтобы разобраться в самом себе и поговорить с Богом, а не для праздного времяпровождения. Затем можно и уйти в вечность.
Глава 4
Мне знаком анекдот восьмидесятых годов прошлого века. Да думаю, что он многим известен. Гласит так, что по национальности все люди на Земле ― евреи, но только не все о том знают. И те, которые не знают, живут плохо. Они не считают мир вокруг себя враждебным. У них нет в голове мыслей, что нужно приспосабливаться, лезть из кожи и только тогда жизнь будет прекрасна.
У моей жены Марии отец был Ефим, дядька Иосиф, у меня, когда я забрался в Интернет и стал искать своих родственников в далеком прошлом, нашел очень много людей с чисто еврейскими именами: Илларион, Исаак, Давид и так далее. В посаде Щурово жили не только одни старообрядцы, но и много было евреев. Они в своей большей массе были сапожниками. Мои деды, дядьки, да и отец тоже занимались этим ремеслом. А еще некоторые из них клали печи. Тех евреев, которые из посада во время Великой отечественной войны не убежали, фашисты расстреляли на одном из Цегельников. Мои родственники уцелели и немецкую оккупацию пережили благополучно. Я не знаю пострадавших. Правда, тогда среди них специфических имен, исподволь указывающих на еврейскую национальность, уже не было. Сплошь одни Иваны.
У нас в заводском общежитии среди основной массы русских, работающих по лимиту, однажды случайно затесался еврей с непонятным именем Беник и, что очень странно, устроился на работу кузнецом в горячий цех, трудился неплохо. Парень прибыл в Москву из южных краев страны СССР. Причин, толкнувших его приехать за тысячи километров, я не знаю. Ну, не для того же, чтобы вместе со мной носить в журнал: «Юность» стихи и мечтать о том, что их однажды напечатают?
Моя кровать и его стояли напротив, Беник среди других ребят, ― в комнате нас проживало шестеро человек, ― в друзья выбрал отчего-то меня. Это ни о чем не говорило. Возможно, я был ему интересен, так как писал стихи, а еще он любил со мной разговаривать. Беседы могли длиться часами.
Этот мой товарищ, как все евреи, время от времени посещал синагогу и ему знакомые люди предложили невесту, дали адрес. Беник через справочную службу узнал, как проехать до ее дома, а затем долго приставал ко мне, уговаривал съездить вместе с ним на смотрины девушки. Я отнекивался, не было времени, он же отчего-то отправиться знакомиться самолично, страшился.
Однажды мы все-таки нашли возможность и стали собираться. У меня был выбор: из своих многочисленных костюмов я одел ― бордо, с расклешенными брюками, а Беник ничего не придумал, как отправился в обычной повседневной одежде. Не помешало бы и принарядиться.
На тот момент, я работал инженером и уже подумывал о поступлении в аспирантуру. Однако не был женат.
Девушка жила с родительницей в двухкомнатной квартире. Она оканчивала институт и в будущем должна была стать вирусологом. Отличная специальность. От нее мы узнали, что отец уже был бы доктором наук, но погиб в ДТП. Мой еврей явно ей не подходил ― не то образование.
Беник не мог правильно вести беседу, часто перескакивал с одной темы на другую, а еще был не сдержан в эмоциях. Мне приходилось сглаживать его промахи. Чего там говорить: простой рабочий парень.
Я не был женихом, но девушка, да и ее мать вдруг неожиданно уцепились за меня. Они отчего-то увидели во мне еврея. При прощании, женщины пожелали во чтобы то ни стало, снова с нами встретиться. Но я не приехал. Не приехал по причине того, что мой друг, то ли сам стал к ним ездить, то ли испугался и, видя симпатии девушки ко мне, неожиданно о женитьбе позабыл.
Не помню, наверное, еще тогда ко мне закралась в голову страшная мысль: а может, я отношусь к тем евреям, которые не знают о своей принадлежности и оттого мне живется не так как им, порой: ну, просто хреново. Этот вывод я сделал еще и из-за того, что меня на заводе на освободившееся место начальника лаборатории отчего-то не поставили, хотя по всем статьям подходил. А что, если мне подобно Винокуру родственнику жены Марии, занимающимся поиском своих еврейских корней, нужно было попросту на всю округу заявить: я еврей, я еврей, я еврей и всего лишь.
Михаил Хазарский, по профессии был журналистом, работал в одной из известных московских молодежных газет. Я тоже одно время пробовал себя на этом поприще, правда, на порядок ниже ― в заводской многотиражке, ― месяцев пять
