Адалард Кай не походил на провинциального барона, коротающего дни за охотой в своем лесу. Зачем ему древняя книга? Вряд ли для частного музея – с ворованными экспонатами добра не наживешь.
Ржавый поднялся к привилегированному кварталу. Квартирные дома и проезжие улицы остались позади, начались вымощенные плиткой тротуары и широкие парковые аллеи с липами, буками и дубами. Здесь дымный запах города почти не ощущался. По левую руку расположилась череда невысоких коттеджей с плоскими каминными трубами, будто прилипшими к внешним стенам. Справа, за фигурными заборами из кованого чугуна, отгородившись от простых людей газонами и лабиринтами зеленых изгородей, виднелись трехэтажные особняки. Ржавый шел вдоль просторного тротуара, пересекая круги теплого света от редких фонарей. На лавочках под деревьями проводили романтический вечер пары, в беседках галдели юношеские компании, от фонтана на маленькой площади раздавался смех. Мимо протрусил крупный поджарый пес, кажется, дирхаунд: шерсть серая и курчавая, на морде как будто белая бородка. Длинная зубастая пасть была приоткрыта, но глаза глядели дружелюбно, нос трепетал от вечерних запахов, и Ржавый удостоился внимания пса не более секунды.
Мора, столица Иктонской унии и, пожалуй, всего северного Сандарума, нравилась Ржавому. Для рыбы вода, для птицы небо, а для него – большой город, живой, многообразный, богатый. Здесь не останешься без работы и не заскучаешь. Он понюхал букет лилий и улыбнулся.
Что-то набросилось на него сзади и свалило с ног. Упав ничком, Ржавый ощутил на спине когтистые лапы и извернулся – рядом с шеей клацнули клыки, на щеку брызнула слюна. Запахло собачьей шерстью. Ржавый отпихнул серое тело и попытался встать, но пес тут же кинулся снова, не сводя красных глаз с горла. Оставалось только прикрыться левой рукой, а правая судорожно искала ножны на поясе, путаясь в шлицах пиджака. Пес вгрызся в запястье, шерсть, похожая на белую бородку покраснела от крови, он рвал плоть бесстрастно, с пугающим молчанием. И тогда зарычал Ржавый, выхватил нож и нанес несколько ударов в грудь и горло зверя. Хорошо заточенная сталь легко прошла сквозь шерсть и пронзила артерии, на Ржавого потекла горячая кровь, смешиваясь с его собственной. Кисло запахло железом. Пес не взвыл и не заскулил, лишь будто закашлялся, но руку выпустил. И тут же бросился снова, острые зубы мелькнули перед самым лицом, когда Ржавый всадил нож прямо в свирепую морду. Пес задергался, разбрызгивая слюну и кровь, когтистые лапы скребли брусчатку.
Шатаясь, Ржавый отполз от агонизирующего трупа и отдышался. Левое запястье пульсировало болью, костюм висел лохмотьями, лилии были размазаны по тротуару. Из мыслей не уходили красные глаза, ничуть не звериные, а чуждые и потусторонние. Ржавый глянул на морду пса и содрогнулся – остекленевшие глаза были карими, как у всех собак, красное мерцание пропало. Он не обсуждал барона со Сквозняком, боясь выставить себя параноиком, но самые худшие – и невероятные – предположения подтвердились: они нарвались на чернокнижника, умеющего заклинать духов. И с этого дня смерть от любого одержимого животного лишь вопрос времени.
В ушах постепенно утих пульс и шум крови, послышались возгласы и крики. Особенно ему не понравился надрывный женский крик: "Убил мою собаку! Убийца!" Совсем не хотелось объясняться с патрульными, когда сжимающие нож пальцы слиплись от крови. Перейдя на бег, петляя между кустарниками, он покинул парк. Ни один из очевидцев потом не смог бы даже указать направление, куда направился Ржавый. Так было всегда, когда он хотел скрыться. Но сейчас он и сам не знал, куда бежать от проклятья.
Ржавый добрался до гостиницы и обработал рану на запястье. Аптеки в поздний час уже не работали, но в походной аптечке нашелся йод и перевязочный материал. Ловкость рук – ключевой в воровской профессии инструмент, если не считать мозгов, и теперь он испорчен на долгий срок: левая кисть двигается с трудом, вся рука горит жгучей болью. Окровавленные обрывки костюма Ржавый выбросил в камин и надел любимую коричневую куртку. Будь он в ней при нападении, пес погрыз бы руку не так сильно – дубленая кожа спасала старого вора даже от удара кинжалом.
По пути сюда на него снова напал одержимый зверь, на этот раз всего лишь крыса, и расправиться с ней не составило труда. Он был настороже, а красные глаза выдали врага. Но окажись прыжок крысы быстрее хотя бы на секунду, тогда она вцепилась бы Ржавому в лицо. Пока что злой дух отстал, видимо, ищет подходящее животное. Или ему нужно время, чтобы отыскать и догнать Ржавого, или он после смерти одержимого тела нуждается в передышке – неопределенность и незнание своего врага выматывали сильней всего. Ржавый догадывался, что сейчас единственная мера предосторожности – это движение: чем быстрее и чаще менять местонахождение, тем сложней должно быть духу преследовать жертву. Ржавый надеялся, что недалек от истины, иначе шансов выжить просто нет.
Хотелось не только выжить, но и решить проблему. Катастрофически не хватало информации. Все, что он знал о духах, было почерпнуто из услышанных в детстве легенд и страшных сказок, которые теперь забылись. Ржавый помнил только, что в Четвертую эпоху Кха с помощью духов уничтожили Хадрамаут, тайное общество убийц, погубивших немало влиятельных вельмож Кха. В отместку заклинатели обуздали несколько духов и приказали расправиться с Хадрамаутом. Никто не спасся. Но были и другие стычки, в дальнейшем люди успешно сражались с заклинателями. Как?!
Второй вопрос не был столь срочным, однако не менее важным. Почему барон Адалард после беглого прочтения книги решил его убить? В книге оказалась вскрыта чья-то тайна? Древние заклинания, которые барон испробовал на Ржавом? Местонахождение клада? Ржавый жалел, что пролистал старый дневник лишь мельком, выхватывая ключевые слова. Он не любил сидеть за книгами, да и чтение в доме, куда забрался как вор, само по себе чревато.
А теперь придется читать. Никто не поможет старому вору в таком деликатном вопросе, как проклятие барона-чернокнижника, только книги. Искать ответы придется там, где все началось – в доме лингвиста. Ржавый припомнил упорядоченную библиотеку профессора и хотел уже торжествующе потереть ладони, но резкая боль напомнила о ране.
В пригород Моры, где жил
