вместе с ним в вагон и проследовал до его места. «Я подумал: что за дела? Ну, как молодежь обычно думает. А мой отец взял меня за руку (что тоже было очень необычно для него) и произнес: “Храни тебя Бог, Билл”. И я запомнил эти слова, потому что фраза была гораздо длиннее, чем обычно говорил мой отец».* * *
Билли Балджер устроился на государственную службу, когда учился на последнем курсе юридического факультета Бостонского университета, и женился на подружке своего детства Мэри Фоули. Просто ему нужна была работа. Джон Коннолли был в то время одним из его коллег по работе. Изначально Балджер собирался отработать несколько сроков в Палате представителей местного Сената, а затем начать частную практику адвоката по уголовному праву. Но в результате он остался на государственной службе, имея небольшую юридическую практику и растущую семью. В 1960-е у Балджеров родились друг за другом девять детей. Билли переместился в Сенат в 1970-м, и ему предстояло быть его президентом дольше, чем кому бы то ни было за всю историю Массачусетса.
Активно продвигаясь по служебной лестнице законодательной власти штата, Билли, со своим волевым подбородком и консервативными привычками, сделался живым воплощением Южного Бостона. Он стал провокационным политиком, известным по всей стране, который находил особое удовольствие в задирании либералов из богатых районов, полагавших, что автобусная развозка была отличной идеей для его района, но не для их собственного. У него была страсть к возобновлению старых проигранных битв, не менее знаковых, чем федеральный референдум, навязанный им в общем-то безразличному электорату в 1980-е, чтобы исправить какую-то старинную ошибку в американской Конституции, вдруг им обнаруженную. Поправка от 1855 года вводила запрет на финансовую помощь приходским школам, и хотя Балджер признавал, что она не нанесла особого ущерба, он добивался ее отмены хотя бы из-за изначальной антикатолической направленности. То, что поправка была дважды отклонена подавляющим большинством голосовавших, не имело значения. Важна была только борьба сама по себе.
Подобные шаги и превратили его в ведущего политика своего времени, парадоксальную фигуру, в которой образованность смешивалась с жестокостью улиц. Он был одновременно мелким деспотом – и искусным переговорщиком; располагающим к себе человеком, любившим публику, – и раздражающим многих оратором, имевшим свою темную сторону и принимавшим любые обиды на свой счет. Его «плохая» сторона всегда оставалась его слабым местом.
Хотя Билли Балджер был хорошо известен своим схоластическим и благородным стилем, он мог с такой же легкостью продемонстрировать и другую свою сторону. В 1974 году, когда протестующие против автобусной развозки были арестованы рядом с районной школой, Балджер появился на месте конфликта и обвинил полицию в избыточности принимаемых мер. Он стоял лицом к лицу с полицейским комиссаром города, Робертом Диграциа, тыча в него пальцем и сравнивая его полицейских с гестаповцами, потом повернулся и, рассерженный, пошел прочь. Диграциа сердито крикнул ему вслед о политиках, «не имевших яиц», чтобы провести десегрегацию раньше, когда все было по-другому. Балджер развернулся, подошел вплотную к намного превосходящему его по росту Диграциа и прошептал ему в лицо нехорошим, опасным голосом: «Язык в задницу себе засунь, понял?»
Когда развозка поставила Саути на уши, начал действовать даже Уайти Балджер, причем в несвойственной ему роли миротворца. Он работал «за кулисами», пытаясь принести спокойствие на улицы и обращаясь к своим «партнерам». Его увещевания едва ли можно было считать актом гражданского альтруизма. По правде сказать, повышенная вероятность постоянного присутствия полиции в Южном Бостоне попросту вредила его бизнесу. Так что Уайти обратился к своим «партнерам» с призывом не усугублять трения, кипевшие в школах.
Несмотря на все непостоянство и непредсказуемость 1970-х, Билли быстро добился президентства в Сенате и управлял им железной рукой до конца десятилетия. Но ему пришлось серьезно бороться с имиджем, бравшим истоки в обычаях Саути – как в хороших, так и в плохих проявлениях. Это привело к тому, что в городе он прослыл героем, а в лагере либерал-демократов его осыпали проклятиями. Особенно ярко двойственность Балджера проявилась в конце 1980-х, когда он боролся против реформаторского движения, добивавшегося большей демократизации Сената и дебатов. Коллега попытался убедить его, что он сможет стать настоящим героем, если хотя бы чуть-чуть ослабит обычную свою жесткость. Но Балджер лишь покачал головой: «Нет, это не для меня. Я навсегда останусь прямолинейным реднеком[35] из Южного Бостона».
* * *
Как мальчишка, который рос в том же квартале, Коннолли знал обоих братьев Балджеров. Он подружился с Билли, покоренный душевной зрелостью и юмором, которые делали того настолько же отличным от других, насколько печально знаменитым был Уайти. Билли был тем, за кем Коннолли бегал по дороге домой с мессы в церкви Святой Моники и кто приобщил его к литературе, хотя в районе, где все мальчишки были помешаны на спорте, книги не пользовались особой популярностью.
Коннолли, конечно, познакомился и с Уайти, исчадием Олд-Харбор, наводившим страх на всю округу своими уличными драками и безобразным поведением. Без преувеличения, Уайти Балджера знал каждый, даже такая мелюзга, как восьмилетние мальчишки, ровесники Коннолли. Однажды Джон оказался на игре в мяч, неожиданно переросшей в ссору. Старший мальчик решил, что Коннолли слишком долго возится, пытаясь овладеть мячиком, и запустил ему другим мячом между лопатками. Спину обожгла боль, Джон инстинктивно схватил мяч и швырнул его обидчику прямо в нос. Старший мальчишка был, конечно, сильнее Коннолли, и тому ощутимо досталось. Но вдруг откуда-то с края поля прибежал Уайти, и драка тут же перестала быть такой односторонней. С разбитым лицом, Коннолли вскочил на ноги, бесконечно благодарный Балджеру. В каком-то смысле Джон навсегда останется мальчишкой из бедного района, использующим любую возможность быть принятым в суровом мире и раз за разом поддающимся мужественному обаянию Уайти Балджера.
* * *
Когда Джон Коннолли был еще маленьким мальчиком с улицы О’Каллаган Вэй, Уайти Балджер уже воровал товары из грузовиков в районах Бостона, где проживали этнические меньшинства. Ему было тринадцать, когда его впервые обвинили в воровстве; он быстро «вырос» до вооруженных нападений и нанесения телесных повреждений, а затем и грабежей, по пути каким-то образом умудряясь избегать исправительных учреждений. Тем не менее, несмотря на юный возраст, он частенько подвергался преследованию бостонской полиции – и возвращался домой с расквашенным носом и избитым гораздо сильнее, чем в момент ареста. Его родители беспокоились, что избиения сделают только хуже; и в самом деле, упрямый подросток, закалившийся в этих столкновениях в полицейском участке, теперь слонялся по району и дразнил младших мальчишек, предлагая им ударить его в живот и «пробить» его рельефный пресс с «кубиками», напоминавший
