этот градусник кто-то с мясом сожрет!»
Клим догадался, что на кассету каким-то образом записался пьяный разговор с аборигенами в кафе «Алик». Наверное, кнопка записи нажалась сама собой, когда Клима ударили столом. Он перемотал пленку до середины. В этом месте кто-то, едва справляясь с дурацким смешком, рассказывал о своих впечатлениях о полете на самолете: «А потом как глянешь вниз, так аж обосрёшься сразу. Надо готовить вторые штаны… Там бывают эти… воздушные ямы. Вот он летит, а потом вдруг как вниз падает. Тогда сразу надо летчика просить: «Дайте мне рвотный кулек…»
Клим перемотал пленку до конца, но там было всё то же. Обидно, пропала музыка! Некоторое время он сидел неподвижно, переживая утрату, и вдруг на него снизошло озарение. Он схватил ручку и размашисто написал сверху листа: «ГРАДУСНИК. Отрывок из нового романа».
Перемотав пленку в начало, Клим принялся слово в слово переписывать разговор. Действующих лиц он окрестил названиями животных. Агрессивный обладатель хриплого голоса стал Кабаном, у которого недавно удалили почки; звонкого голоса – Зайцем с завязанными узлом ушами, а тот, кто подсунул мясокомбинату свинью с ртутью – Подлым Шакалом. Всего набралось семь героев, если не считать двух совершенно пьяных участников беседы, которые время от времени выдавали нечто бессмысленное. В романе они стали фигурировать как братья Бутылка и Стакан.
В самый разгар работы в дверь тихо постучались. Клим выключил плеер, надел майку и позволил войти. Таня выглядела так, будто только что преодолела марафонскую дистанцию.
– Я весь поселок обежала, – сообщила она, и ее голос молил о прощении. – Нигде нет шампанского. Говорят, товар не ходовой. У нас только водку пьют… Я подумала, может, в Опарино или Когортино съездить? На это часа два уйдет. Потерпишь?
Клим настолько погрузился в работу, что расхотел пить шампанское.
– Не надо никуда ездить, – сказал он, подпирая рукой мощный лоб и глядя на строки. – Ты мне лучше бумаги принеси, а то моя уже кончается.
– Хорошо. Конечно. Сколько угодно!
Она медлила, глядя на Клима как на удивительное, замечательное природное явление.
– А можно я немножко посмотрю, как ты работаешь? – спросила она.
Клим отказал ей решительно.
– Творчество – это интимный процесс, – ответил он. – Я настолько вживаюсь в образы своих героев, что начинаю ходить по комнате, петь, танцевать, плакать. Могу даже начать крушить все вокруг. В общем, любоваться мною в эти минуты просто небезопасно.
Таня взглянула на исписанный лист бумаги, лежащий на столе, прочитала последнюю строчку, содержанием которой было желание Кабана давить опаринских как колорадских жуков, и прошептала:
– Как интересно! Много бы я отдала, чтобы почитать ваш роман!
– У меня кончается бумага! – напомнил Клим.
Едва за Таней закрылась дверь, Клим снова погрузился в пучину творчества. Сорок пять минут беспрерывной болтовни, оказывается, заняли довольно приличное место на бумаге, особенно если учесть, что главные герои часто говорили все сразу, причем о разном. У Клима уже стала ныть рука, сводило судорогой пальцы, он уже дописывал последний листок, а еще оставалось больше половины пленки.
Снова появилась Таня – возбужденная, сдержанно-взволнованная, с пачкой нераспечатанной бумаги под мышкой.
– Редактора срочно вызвали в область на сборы! – выпалила она. – Я осталась за него. Он поручил мне создать тебе уютную творческую атмосферу.
Она подошла к подоконнику и стала выкладывать продукты: колбасу, сваренные вкрутую яйца, хлеб и теплую картошку в мундире.
– Вот тебе мой домашний телефон, – сказала Таня, кладя визитку на телевизор. – Если что будет нужно, то звони хоть ночью. А я позвоню тебе завтра в обед. Не рано? Я знаю, что писатели поздно встают.
– Я встаю рано, – ответил Клим, заталкивая в рот колбасу. – У меня каждый час на счету.
Он и в самом деле бережно относился ко времени и не встал со стула до тех пор, пока не переписал кассету до конца. Правда, концовка ему не понравилась. Лента закончилась как раз на середине фразы, подразумевающей интригующее продолжение. Делая чудовищные паузы между словами и заполняя их долгим мычанием, Стакан говорил: «А я ее хвать за ногу, а она как завизжит…»
На этом запись обрывалась. Клим некоторое время чесал ручкой затылок, думая, как бы придать последней фразе логическую цельность, но так ничего и не придумал, и дописал ниже: «Продолжение следует».
Перечитывать шедевр он не стал, и без того Клима мутило, будто он объелся ядовитых грибов. Сложив листы по порядку, Клим вышел в душевую, где долго отмачивал непослушные пальцы в холодной воде. «Если за эту бредятину я получу тысяча четыреста рублей, – думал он, – то согласен каждый день от рассвета до заката пачкать бумагу».
Когда он раздвинул шторы, то с удивлением увидел, что уже наступила ночь. Под тусклым фонарем у входа в гостиницу разлилось желтое пятно. В середине этого пятна, окруженные тучей мошкары, лицом к лицу стояли местные парни. Казалось, что это команда из КВН шушукается и тихо спорит, придумывая остроумный ответ соперникам. Клим узнал Кабана по тяжелой челюсти и низкому лбу, Подлого Шакала, Бутылку и других героев своего романа, и испытал настоящий восторг. Произошло чудо материализации литературного вымысла! Материализованные герои, однако, вырвавшись из плена мятых листочков бумаги, вовсе не горели желанием отблагодарить своего Творца. Кто-то, заметив движение шторы в окне Клима, вскинул руку и закричал:
– Эй, нефтяник! Выйди на пару слов!
К окну повернулась вся команда. Клим едва успел спрятаться за штору и теперь наблюдал за своими героями через узкую щелочку. Герои курили, и в темноте светились красные огоньки, похожие на глаза кровожадных животных.
– Выходи, побазарим! – закричали все, кому было не лень. – Не бойсь, магнат, больно бить не будем! Расскажи нам еще что-нибудь про вагончики с душем!
Клим тихонько попятился к кровати, выключил свет и накрылся с головой одеялом. «В покое они меня не оставят», – подумал он, впрочем, без особой тревоги, и вскоре уснул.
Глава седьмая
Таня сидела за редакторским столом. Перед ней лежала стопка бумажек, исписанных Климом. Таня смотрела на Клима через стекла очков. Девушка выглядела очень торжественно и церемониально. Она напоминала работницу загса, которая объявляет людей мужем и женой.
– Клим, – произнесла она ровным голосом, с трудом сдерживая волнение. – Я всё прочитала. И мне очень нелегко высказать те чувства, которые ваше произведение вызвало во мне.
Пока Таня читала произведение, Клим успел сходить на автостанцию, где выпил несколько кружек пива, и теперь его немного клонило ко сну. Он опустил подбородок на кулак и попытался походить на крупного писателя, который выложился до конца, до
