всех вас. Я хочу, чтобы он был счастлив. Он должен веселиться, танцевать, смеяться, заниматься сексом. Видит бог, хоть кто-то должен. Я-то не слишком в этом преуспеваю.
Я рассмеялась, но чувство вины пригасило радость. Мика разорвал эти отношения из-за меня. В горе и панике первых недель 2000 года я была безнадежна в том, что касается практических вопросов. Именно поэтому я шестнадцать недель носила ребенка Дхана, хотя знала, что я не в состоянии рожать. Ловиса организовала аборт и все последующие консультации. Католическая совесть Мики этого не выдержала. Все раны после смерти Дхана, после расследования и мрачных месяцев неопределенности постепенно затянулись, но наше с Ловисой решение прервать нежелательную беременность разбило их отношения на тысячу осколков.
– Я тоже, – сказала Гаэль. – Обычно я не даю обещаний на Новый год, но в этом году я намерена больше заниматься сексом.
– А что с той голландкой, которая тебе нравилась? – спросила я. – Казалось, она идеальна для тебя.
– Мариеке? Она и была для меня идеальна. С точки зрения секса 2006 был урожайным годом: в Амстердаме была она, а в Брюсселе – Стефан. С ним был классический служебный роман, он редактор газеты, с таким сексуальным интеллектом, перед которым я не могу устоять. Мы тискались в лифте, занимались сексом на столе, перепробовали всё и вся. Потом они оба вернулись к своим женам.
– Жаль, – сказала я. Меня всегда удивлял подход Гаэль. Она никогда не смотрела в меню и не принимала обдуманных решений. Она относилась к любви как к фастфуду, хватала его, когда была голодна, и выбрасывала остатки.
– А мне не жаль. Горячий секс добрых семь месяцев с подтянутой женщиной и страстный трехмесячный роман с боссом? Да чтоб в 2008-м было еще больше такого!
Мы чокнулись бокалами и повторили ее желание, а потом замолчали, слушая веселый шум гуляк, выходящих из отеля. Мне не давала покоя пара вопросов, и в расслабленной дружеской атмосфере казалось уместным их задать.
– Гаэль, тебе не нужно отвечать, если не хочешь, но я хочу понять, как ты идентифицируешь себя. Ты бы описала себя как бисексуалку? Или ты натуралка, но интересуешься лесбиянками? Или наоборот? В любом случае, это не важно, я просто пытаюсь понять, как ты видишь саму себя.
Гаэль ласково улыбнулась мне.
– Наша Симона, Королева Раскладывания по Полочкам. Как я идентифицирую себя? Я просто не привередливая. Выпьем, девчонки!
На следующий день я поздно встала и прихорашивалась добрых полчаса, прежде чем сесть на трамвай к Ловисе. Мы планировали позавтракать все вместе. В квартире были только Гаэль и Ловиса. Кларк не вернулся прошлой ночью, и мы обменялись понимающими взглядами. Мика не отвечал на звонки, так что, возможно, у рыжеволосой всё получилось. Я старалась не придавать этому значения. Если Ловиса могла это принять, то и я должна.
Гаэль приготовила кофе, а Ловиса – паннукакку, или финские блины, и мы вышли прогуляться по солнечным осенним улицам Женевы. Мы прошлись по старому городу до площади Нуве и парка Бастионов, где провели так много часов, будучи студентами. Деревья меняли цвет, было свежо. Мы бродили по колоннадам, между гигантскими шахматными досками и вдоль Стены Реформации, вспоминая, кто что делал, с кем и где.
– Помните, как мы втроем пошли к Берлинской стене? Эти бесполезные мужики тогда тоже не смогли выбраться из постели в то утро. Но стена производила впечатление.
Ловиса с грустным светлым лицом, глядя на фотографирующих туристов, нахохлилась.
– Я помню. Она впечатлила всех нас. Шрам посреди города, посреди страны. Шрамы – это не всегда плохо. Иногда они действуют как напоминание, усвоенный урок. Не то чтобы Берлин когда-то забудет это.
Я немного вздрогнула и поплотнее закуталась в шарф. Мы пошли к озеру, каждая погруженная в свои мысли.
– Гаэль? Можно вопрос?
– Снова о моей сексуальной жизни?
Я улыбнулась и покачала головой, спрашивая себя, действительно ли я хочу поднимать эту тему здесь и сейчас.
– Нет. Не про секс.
– Тогда давайте, мадам. Что вы хотите знать?
Я старалась говорить легким тоном.
– Той ночью. Когда ты прыгнула в озеро во второй раз, ты поранилась, да? Поцарапала ноги сзади. У тебя остались следы?
Улыбка Гаэль потухла, когда она подумала об этом.
– Нет, это была легкая царапина. – Она толкнула Ловису плечом. – Я помню, ты сказала мне, что оно выглядит хуже, чем есть на самом деле, и ты была права. Задняя сторона ног, попа и плечо ободрались об лед, но не сильнее, чем при падении на асфальт. Зажило гораздо быстрее, чем всё остальное.
Мне не требовалось уточнять, что означает «всё остальное».
Ловиса покачала головой.
– Я помню, что было много крови. Из-за этого было намного сложнее объяснить всё полиции. Мы были такими глупыми.
Она взяла нас под руки, и мы пошли по набережной, как стена, скрепленная взаимной привязанностью.
Мое уважение к этим двум женщинам побудило меня продолжить.
– Знаете, у меня есть шрам.
– Шрам с той ночи? – спросила Гаэль.
– Или ты имеешь в виду эмоциональный? – спросила Ловиса. Ее голос был полон нежности.
Мое горло внезапно сжалось, я остановилась, слезы потекли из-под плотно закрытых век. Я попыталась вытереть их перчатками, но пролилось еще больше. Гаэль стряхнула кленовые листья со скамейки в парке, и мы сели, я посередине.
Я не пыталась говорить. Я сняла перчатки и просто расстегнула ремешок часов, протянув им правую руку. Чуть ниже запястья белели две отметины, словно головастики плыли по предплечью. Ловиса взяла меня за руку, вопросительно наклонив голову.
Я отрывисто объяснила, пытаясь проглотить набегающие еще и еще слезы:
– Эти следы от ногтей Дхана. Когда он подошел к проруби, я попыталась остановить его. У него не было страховочной веревки, поэтому я схватила его за правую руку и потянула назад. Он был мокрым, потным, и я не могла крепко ухватиться. Он вырвался из моей руки. Вырвался так, будто мы дрались. Он впился ногтями и практически раздавил мою руку, чтобы я отпустила его. После этого остался уродливый синяк, но по сравнению с другими травмами я его почти не заметила. Шрамы от глубоких царапин видны до сих пор. Я не могу понять, почему он это сделал.
Я сглотнула и снова надела часы. Они обе наклонились ко мне, чтобы утешить.
– Хорошо, – сказала Ловиса. – Предположим, он правда дрался. Не с тобой. Со своим страхом. В конце концов он решил, что не может не поучаствовать, собрал всё свое мужество и решил прыгнуть в озеро, пока не передумал. Ты попыталась остановить его, и в панике и возбуждении он не осознавал своей грубости.
– Это возможно, – сказала Гаэль. –
