С этими мыслями я вышел на улицу, прошел по Сорок четвертой и добрался до «Голубой ленты». Там я занял место за столом и попросил официанта принести мне отбивную и пиво.
Джим поприветствовал меня из-за стойки бара и включил телевизор, так что я теперь мог прослушать шестичасовые новости.
Эдди появился после сообщений о погоде. Он был свежевыбрит, и голос его звучал уверенно и отчетливо, что придавало особый вес каждому сообщению, которое он включил в свой обзор.
Появился Джордж и присел около меня с неизменной чашкой кофе. Он успел только задать вопрос, что я думаю о его новинке в меню, когда я резко остановил его взмахом руки.
Эдди изменил тон своего репортажа. Его голос звучал теперь как-то иначе. Он уже не читал свои заметки, а смотрел прямо в телекамеру с необычной серьезностью.
«... И в очередной раз общественность остается в неведении о чрезвычайно важном событии, имеющем, возможно, смертельную опасность. Тело неизвестного человека, обнаруженное в метро, было подвергнуто тайному вскрытию, результаты были отправлены в государственный департамент. Не было предоставлено никакой информации ни полиции, ни прессе, а медицинский персонал, участвовавший в этой процедуре, получил самые строгие указания на этот счет. Существует тем не менее мнение наших корреспондентов, что этот человек умер в результате сильного отравления при проведении химико-бактериологических исследований, проводимых правительством в военных целях. Всем понятно, что подобные инциденты могут вызвать эпидемии, но, вместо того чтобы проинформировать общественность и принять защитные меры, они решили держать все случившееся в секрете. Поэтому я полагаю...»
— Дерьмо! — только и мог я произнести. Затем быстро положил деньги на стол и бросился к телефону в соседней комнате.
Я быстро опустил монету в щель, набрал номер Пата и приготовился ждать, пока его позовут к телефону.
— Это Майк, Пат.
— Чтобы твой зад был сию минуту здесь, приятель. Сию же минуту, черт меня побери!
Глава 4
Пат не хотел разговаривать со мной. Он даже не хотел смотреть на меня, и в первый раз за годы нашей дружбы мне хотелось послать его к черту. Но я не сделал этого. Я только сидел около него в патрульной машине и наблюдал за тем, какие мы проезжали улицы на пути к тому дому на Мэдисон-авеню, где размещалась штаб-квартира нью-йоркской полиции и о котором, как они считали, никто не знал.
Машина остановилась, Пат вышел из нее первым, прошел внутрь здания к лифту и нажал подряд четыре кнопки без всяких указаний со стороны моих сопровождающих. Внутри лифта была надпись: «Не курить», при виде которой я достал спичку и резко провел ею по буквам «не».
Пат, видимо, тоже был огорчен моим состоянием и хотел что-то сказать мне, но я опередил его:
— Ты должен был хотя бы спросить меня, — сказал я.
Остальные ожидали молча и терпеливо, их лица были полны злобы и неприкрытого желания отомстить мне.
Самый крупный из присутствующих, с огромным животом и цветущим румяным лицом, привычным жестом указал мне на стул, после чего я достаточно долго смотрел на указанное мне место и решил сесть по собственной инициативе, бросив свой окурок на середину шикарного стола из красного дерева, который они использовали для совещаний. Я усмехнулся, когда один из них тупо смотрел на меня целую секунду, а потом смахнул окурок в большую фарфоровую пепельницу.
Каждый из присутствующих садился так неторопливо, что можно было подумать, будто мы начинаем дискуссию о результатах успешно заключенного договора. Но это было не такое совещание, и у меня не было никакого желания давать им возможность произнести вступительное слово на его открытии.
Я подождал, пока последний стул был передвинут на исходную позицию, и заявил:
— Если вы хотите убедить меня в том, что я попал на представление местного цирка и собравшиеся здесь клоуны думают о том, чтобы проехаться по мне асфальтовым катком, то вам лучше всего начать думать правильно. Никто не приглашал меня сюда, никто не спрашивал о моих желаниях, и поэтому сию же минуту я собираюсь наступить любому из вас или всем вам вместе на ваши поганые хвосты... включая и моего бывшего приятеля... В чем вы все нуждаетесь для начала, это в небольшой встряске.
— Но вы не арестованы, Хаммер, — сказал толстяк.
— Надеюсь, что это так. Но я убежден, что действие должно идти по правилам.
Когда они стали переглядываться друг с другом, желая понять, что за кошка попала в их клетку, я уже знал, что могу влиять на них, и не собирался от этого отступать. Первый раз я взглянул прямо на Пата.
— Я сам видел вечернее выступление Эдди. Вы уже знаете от капитана Чамберса, что я был посвящен в содержание достаточно секретной информации. Она была предоставлена мне в порядке пояснения текущих событий, и поэтому я ни в коей мере не допускал излишних разговоров об этом. Я могу предположить, что каждый из присутствующих здесь считает, что я попытался заработать несколько легких долларов, предоставив ее кому-то. Хорошо, давайте разберемся. Это именно Эдди высказал предположение о происшедшем, а я задал только несколько осторожных вопросов, которые буквально подтолкнули моего доброго знакомого Пата к тому, что он решил обвинить меня во всем остальном. — Я достал еще один окурок и закурил его. Кто-то пододвинул мне пепельницу.
— Пат, ведь я ничего не сказал, ты согласен с этим?
В нем все еще говорил полицейский. Его облик ни на йоту не изменился.
— Я сожалею, Майк.
— Хорошо, давай забудем это.
— Нет, так просто это забыть нельзя, — вступил в разговор толстяк. — Знаете ли вы, кого мы представляем?
— Кому вы пудрите мозги? — спросил я его. — Все вы — артисты из конторы окружного прокурора, играющие в политический футбол с теми, кто не подчиняется вам. Теперь вы влезли в эту историю с выступлением Эдди и не можете из нее выбраться.
Один из них даже сломал пополам карандаш, не сдержавшись от переполнившего его гнева и раздражения.
— Он еще будет объяснять здесь долю своего участия во всем этом...
— Но на самом деле нет никакой доли, болваны. Все, что вы можете сейчас сделать, так это либо принести извинения, либо продолжать разыгрывать свое вранье. Что вам лучше подходит? Или вы не доверяете Эдди? Тогда скажите мне, правда ли это?
Каждый захотел высказаться первым, но толстяк утихомирил их одним словом. Потом он взглянул на стол передо мной и, сложив руки, словно собирался поймать медведя, сказал:
— Скажите, мистер Хаммер, почему вы так агрессивно настроены?
— Потому что мне не хочется доказывать вашу глупость. Вы все не более чем бюрократическая шелуха, живущая на налоги; общественные паразиты, которые придумывают публичные игры и разыгрывают их для своей собственной выгоды. В один прекрасный день вы поймете, что дергать за веревки и управлять событиями должны личности, а не общественные комитеты.
