движением, сдернула перчатки. Лицо исказилось от боли — с каждым словом ее глаза наливались злостью и слезами:
— Ты такой же тиран, манипулятор и слабак, как все те, кого я встречала раньше. Ты сбежал с Триде, ты не вдохновил меня и не дал мне жизни. Ты только систематически задавливал мою волю… А ведь я в тебя так верила, так поддерживала, выслушивала твое нытье и принимала, скрепя сердцем, все твои надуманные проблемы. Вечно недовольный, вечно страдающий эгоист, говорящий только о себе, и лицемер, по сто тысяч раз на дню раскидывающий ничего не стоящие обвинения… Меня от тебя тошнит. Ты мне врал — я почти уверена, у тебя был кто-то еще, ты же патологический изменник. Что, к слову, не мешает тебе быть жутким скрытым ревнивцем, который пытался контролировать каждый мой шаг. Ты такой же, как все. Нет, ты — хуже. Хуже! Потому что хитрый и умный лжец! Я жалею обо всем, мне без тебя было лучше!..
Сольвейг рыдала, билась, я (наверное, больше по инерции) подошел к ней и крепко обнял, сгреб всю ее, прижал к груди — она пыталась вырваться и продолжала поливать меня обвинениями… Я никогда не слышал от нее такого — и даже представить себе не мог, чтобы она могла столько мне высказать. Я был в шоке от всего сразу, но, пожалуй, даже больше в шоке от того, как во мне отозвались слова этой квази-Сольвейг… Она права, да, и имеет право меня ненавидеть. Она во многом права: я врун, слабак и абьюзер… Мне стало так горько, так больно, так отвратительно чувствовать себя живым. Я сел рядом с ней и тоже рыдал. А потом уснул.
Проснувшись, я нашел себя на том же месте — никакой Сольвейг, конечно, не было. Грядки, однако, были именно такими, какими она оставила их. А рядом со мной валялись мои перчатки, тяпка и… холщовый комбинезон. Чертовщина какая-то.
Я почувствовал, что мои глаза моргают — открываются и закрываются — с трудом. Сколько часов я рыдал? И что это вообще было? Подошел к зеркалу — такого чудовища с варениками вместо глаз я еще там не видел… Какой жуткий… сон? Откуда тогда комбинезон? Откуда ощущение, что я слышал от нее все взаправду? И откуда столько стыда?.. Ведь каждое слово, которое говорила квази-Сольвейг, было именно о том, чего я боялся больше всего на свете.
Сольвейг. Вернись. Прости меня. Я все исправлю. Вернись…
день 227 последней трети 3987 года
Я, кажется, немного отошел от встречи с квази-Сольвейг, но мое воодушевление, оказавшееся так близко, кануло в лету. Если я умру, то — заслуженно. Я был худшим, что с ней могло свершиться, мне так жаль. Надо было уйти раньше — столько раз пытался до нашей встречи, столько об этом думал. Знал, что не могу не испортить всем вокруг жизнь.
…Черт побери! Ректор Риг?! Он — собственной персоной сидит за моим рабочим столом, в очках-половинках, вот, теребит их оправу, что-то своими сухими худыми пальцами печатает на моей клавиатуре, не глядя на нее, лысина блестит в тусклом свете капсульных ламп… Сейчас повернется и увидит меня? Это что, второй раунд? Следующий уровень, который мне тоже нужно пройти? Да нет, он как будто самый настоящий. Бог знает, может быть, они там на Триде изобрели телепортацию или апгрейдили 7D-визуализацию, пока я тут зависаю в космосе…
вечер того же дня
С Ригом разговор вышел примерно такой же, как с Сольвейг.
— Скажи-ка, Йон. Как ты проходил психологические тесты? — спросил он тоном, от которого кровь стынет в жилах и которого я от него тоже никогда не слышал. Он не глядел на меня, даже не повернулся в мою сторону, и при этом — продолжал сидеть за моим (моим!) столом. А я — по-прежнему стоял за его спиной. И молчал. Ибо понятия не имел, что ему ответить. Как проходил? Как получилось, и все, никаких стратегий не строил, никому врать не собирался, чего он спрашивает — да и что вообще здесь делает в конце концов?!
Стоп-стоп-стоп, Йо. Во-первых, этот Риг — каким бы настоящим он тебе сейчас ни казался, лишь плод твоего воспаленного воображения или вылезшего наружу подсознания, ну либо ты просто спишь. Во-вторых, а чего ты так разнервничался после этого, по сути, невинного совсем вопроса? На воре шапка горит, получается?
…Пока я думал эти думы, пытаясь успокоиться и мыслить трезво, Риг куда-то делся. Но краем глаза я увидел, что очки его лежат там же, на столе, а пустое кресло наконец развернуто ко мне.
«Лжец», — услышал я четкий страшный шепот за левым ухом и… упал на полированный белый пол истуканом от мощного удара по затылку.
день 229 последней трети 3987 года
Утро. Я только сейчас пришел в себя. Судя по моим часам, я провалялся почти двое суток, причем я хорошо помню ненежное и прохладное прикосновение белого кафеля к моей щеке, после — ничего. Но проснулся я в своей кровати. Переодетый в пижаму, махровые носки и завернутый в теплый плед. Как мило. Интересно, это я сам такой заботливый? Попытаемся, дневник, восстановить события.
Я писал о том, что первый глюк (с участием Сольвейг) немного поубавил мой энтузиазм, поколебал мою вдруг откуда-то взявшуюся очень призрачную надежду на спасение. И тут же, подняв глаза от записей, я увидел лысину Рига. Риг меня в чем-то обвинил (или нет? не помню его слов совсем). Потом я услышал слово «лжец» (сговорилось они, что ли) и отключился.
Дурацкие сны. Я не такой уж и плохой человек, дорогая вселенная, дорогое подсознание, хватит меня гнобить — знаем, проходили… Не буду поддаваться этому, верить этому, все это — не мое. Безумие — не мое. Я умею отслаивать его от себя. Оно не равно я. Я просто стрессую, плюс, вероятнее всего, есть какие-то качественные изменения в окружающей капсулу материи, хотя вместо непонятного света, сочившегося пару недель назад с линии горизонта, теперь снова стоит темень с вбитыми в нее точками ровно, но не ярко сияющих звезд.
Я встал с кровати и, заправляя ее, заметил крупные капли крови на подушке. Хм. Прошел к тому последнему месту, где был до забытия, — там, где я предположительно упал, тоже краснела небольшая лужица. А рядом лежал надорванный толстенный справочник. Зачем он понадобился мне позапрошлым утром? Или… Черт, не
