– Нет. Я сам отказался. Нельзя, чтобы весь Дом страдал из-за меня одного.
– Так в чем же твоя вина, объясни. – Я придвинулся поближе к Шатуну. – Может, все это из-за нас?
– Вы здесь ни при чем, успокойтесь. Прорицатели давно искали случая, чтобы поквитаться со мной. Я им всегда был хуже язвы. Да только пока на моей стороне была сила, побаивались. Думаете, для чего меня освободили? Для суда. Чтобы все мой позор видели. И чтоб другим неповадно было.
– Прорицатели – это кто?
– Те старики, которые снимали с нас колодку. Это они умеют – лечить, заговаривать, колдовать. Пусть бы и занимались своим делом, а не указывали всем, как жить. Сами ни есть, ни пить толком не могут, зато третью часть добычи забирают. Пленников топить приказывают. А ведь их обменять можно или к работе приставить. Зачем мне указывать, когда в поход идти? Я всю жизнь на войне провел, сам как-нибудь разберусь. Прорицатели! – Шатун даже зубами заскрипел от ненависти. Таким я его еще никогда не видел.
– Для любого суда нужен повод. В чем собираются обвинить тебя?
– Первая моя вина в том, что я пошел на Вершень, не спросив совета у Прорицателей. Вторая – что все мои воины погибли. Третья – что я сам остался жив. – Он замолчал, уставившись в пол пещеры. – Что я мог поделать? Когда враги со всех сторон набросились на меня, нож намертво застрял в чьем-то черепе, а перегрызть вены на руках мне не позволили… И последняя моя вина в том, что я взял вас под свою защиту. Прорицатели считают вас лазутчиками. А коль я вам покровительствую, следовательно, я изменник. Но, повторяю, эта вина не главная, дело совсем не в вас.
– Ты уже уходишь?
– Да. Мне нельзя задерживаться. За мной стали следить.
– А завтра придешь?
– Приду. Проститься.
– Ты траву-репьевку знаешь?
– Знаю. У нас ее называют цеплякой. Ветер иногда заносит ее с Вершени.
– Если тебе не трудно, захвати завтра один клубок. Только бери сухую, без семян.
– Хорошо, постараюсь, – пообещал Шатун.
В чем болотники молодцы, так это в том, что никогда не задают лишних вопросов: зачем да почему…
Следующая ночь прошла особенно плохо. Просыпаясь в очередной раз от какого-то кошмара и смахивая с лица всякую ползучую нечисть, я слышал, как вздыхает и чешется Яган, а Головастик бубнит что-то себе под нос.
– Вспоминаешь свою лучшую поминальную песню? – поинтересовался я, чувствуя, что уже не смогу уснуть.
– Нет, придумываю свадебную. Я почему-то верю, что еще спою ее когда-нибудь.
– Завтра и споешь, – пробормотал Яган. – Когда тебя со смертью женить будут.
– Можешь ныть сколько угодно, однако я уверен, что мы спасемся. Мне только что сон приснился, что все мы живы и по крутоступью карабкаемся. На Вершень. И Шатун вместе с нами. Кругом радуги играют. Дождик идет теплый-теплый. И так на душе хорошо, так хорошо! Даже рожа твоя отвратительная мне не мешает.
– А ты сам случаем не Прорицатель?
– Все может быть.
– То-то и оно. Я давно замечаю, что у тебя мозги набекрень. Скажи, ты с рождения ушибленный или на свадьбах да на поминках умишко пропил?
– А ну-ка прекратите! – вмешался я. – Нашли время скандалить.
– Я здесь ни при чем. Он первый начал, – принялся оправдываться Яган.
Когда, по нашим расчетам, наверху наступил рассвет, мы зажгли последний факел и в ожидании Шатуна стали наводить в нашем жилище хоть какой-то порядок. На этот раз Шатун прибыл налегке, только под мышкой держал небольшой кожаный сверток, из которого тут же вытряхнул в грязь смятый и спутанный клубок сухой колючей травы.
– Вы поосторожней с ней. Видите – семена. Другой не нашел. Все руки себе изрезал, пока от какой-то дохлятины оторвал, – сказал он.
Клубок между тем стал пухнуть и расправляться, пока не превратился в шар размером с баскетбольный мяч. Жирная грязь, покрывавшая пол нашей пещеры, явно пришлась репьевке по вкусу.
– Есть какие-нибудь новости? – спросил я, когда Шатун уселся на свое привычное место у стены.
– Суд начнется завтра. Уже собираются гости со всех окрестных Домов. Прорицатели с утра варят судное зелье.
– А это что такое?
– Скоро узнаете.
– Мы тут все время будем?.. Я хотел сказать, нас после суда еще выведут на волю?
– Нет. После того как будет вынесен приговор, землекопы обрушат свод и пещера станет вашей могилой. – Шатун поднялся. – Прощайте. Будьте мужчинами до конца.
– Уж постараемся.
Едва только Шатун успел скрыться в колодце, как Яган занялся травой-репьевкой. С видом знатока он старательно размачивал корни в воде, потом энергично встряхивал, снова совал в воду, и вскоре стало заметно, как тонкие, прочные, словно проволока, нити начинают обвиваться вокруг его рук. С явным трудом оторвав от себя разбухший, отяжелевший шар, Яган поместил его на край колодца, присыпав землей и обильно полив.
– Теперь отойдем подальше и посидим спокойно, – сказал он, явно удовлетворенный результатами своего труда. – Может, это и лучше, что трава с семенами. Надежней будет.
– А если наш кормилец не явится сегодня? – высказал опасение Головастик.
– И в этом случае трава пригодится. Сожрешь вот такой кусочек, – Яган широко раскинул руки, – и все! Можешь петь поминальную.
– Опять ты за свое! – Головастик с досады сплюнул.
– Явится он, явится, – успокоил я его. – Перед смертью всех узников положено до отвала кормить.
– Это у достойных людей положено, – возразил Яган. – А у дикарей все наоборот может быть. Пожалеют, голозадые, лишний кусок.
Однако прав все-таки оказался я. Спустя некоторое время вода в колодце забурлила и из нее показалась голова болотника, вся облепленная длинными прядями никогда не стриженных волос. Щурясь от света факела, он сложил на край колодца предназначенную для нас грубую, малосъедобную пищу и, жадно хватанув ртом воздух, исчез в черном водовороте. Однако на мгновение раньше гибкая и стремительная плеть ожившей травы вцепилась в густую шерсть на загривке болотника. Теперь шар прыгал и вращался, с него быстро сбегала в воду упругая, вся ощетинившаяся колючками нить. Я принялся считать вслух и, прежде чем нить остановилась, дошел без малого до сотни. С виду шар почти не уменьшился в размерах.
Полторы минуты, прикинул я в уме. Метров двадцать– тридцать. Не так уж много, но и не мало даже для такого пловца, как я. Что уж говорить про Ягана и Головастика, которые боятся воды, словно кошки. Тащить их на буксире дело непростое. Особенно Ягана, тушу этакую.
– А болотник не запутается под водой в репьевке? – встревожился Головастик.
– Не должен. Он даже и не почувствует ничего. А когда выберется наверх и увидит, что за ним тянется побег, просто оторвет его. Со мной такое сто раз было. Побег сразу возьмет силу. А когда репьевка обоими концами укоренится, она уже не считается опасной, – объяснил Яган.
