Морган встал, взял со столика свою шляпу, перчатки и пальто.
— Нет. Дело, которое я должен обсудить с мисс Манди, не имеет ничего общего с апельсинами, хотя вы заинтриговали меня, мистер…
— Хезвит. Фредерик Хезвит. Но вы можете называть меня Ферди, раз пришли сюда не по поводу апельсинов. И не по поводу того свертка с одеждой. Но на старьевщика вы похожи ничуть не больше, чем на зеленщика. За какое преступление вы хотите наказать Каролину?
— Значит, ловкость рук не изменила нашей Каролине? — радостно спросила Персик, подойдя к Ферди и потрепав его по голове. — Я обучила ее всему, что она теперь умеет. Я оказалась неплохой наставницей, хотя сама уже потеряла сноровку. Проклятый ревматизм, знаете ли. Иначе с чего бы стала я работать с подкидышами? Только не потому, что Мери Магдалину О’Хенлан волнует судьба этих несчастных крошек. Если что ее и волнует, так это крыша над головой и сухая койка — вот и все, что мне теперь нужно. Ну и, конечно, вознаграждение за добрые дела. Давай, малыш, веди меня к Каролине.
Морган взглянул на потолок с облупившейся краской и мысленно проклял своего умершего дядю, который, скорее всего, ухмылялся сейчас в преисподней, безмерно, наслаждаясь ситуацией, в которой оказался его племянник. Затем он последовал за Персиком и Ферди; они вышли из кабинета и направились к широкой лестнице.
Поднимаясь наверх, маркиз достал из кармана часы и очень удивился, обнаружив, что сейчас всего четверть шестого. Ему казалось, что прошла целая вечность с того момента, когда он встретил Персика у ворот сиротского приюта в Глайнде, в пятнадцати милях отсюда.
Но теперь наконец настал тот вожделенный миг, когда он окажется лицом к лицу с Каролиной Манди, с предполагаемой леди Каролиной Уилбертон, которая, будучи трехлетним ребенком, бесследно исчезла с места жестокого и загадочного убийства ее родителей.
Моргану было всего пятнадцать лет, когда он увидел юную леди Каролину в первый и последний раз. Он мало что запомнил, кроме светлых локонов и острых локтей девочки, один из которых вонзился ему под ребро, когда он, по просьбе своей матери, пытался взять ее на руки, чтобы унести подальше от пруда. Это случилось, когда Морган и Джереми с родителями гостили в Уитхеме.
Он ясно вспомнил графа и его прекрасную молодую жену. Он испытал тогда пылкое юношеское увлечение графиней. Весть о ее ужасной смерти пришла к нему в октябре, в школе; его страсть перешла в длительную меланхолию, в результате которой Морган сочинил единственные в жизни стихи, посвященные его Великой Любви.
Поднимаясь по лестнице, Морган восстановил в памяти облик леди Гвендолин, не сомневаясь в том, что настоящая Каролина, которую долго искали, а потом сочли погибшей, должна как две капли воды походить на свою прекрасную мать. Он был уверен, что весь этот безумный кошмар кончится, едва он окинет девушку взглядом, — и тогда он вернется назад, в Клейхилл, к мыслям о мести.
— Идите сюда, сэр, — окликнул его Ферди. Карлик уже шествовал по длинному коридору, в конце которого виднелась единственная открытая дверь. — Мисс Твиттингдон ждет вас. Но не принимайте ее всерьез: она местная обитательница, если вы понимаете, что я хочу этим сказать.
— Ты имеешь в виду, что она чокнутая? — спросила Персик. — А кто такой ты сам, Ферди, если тебя не оскорбляет мой вопрос?
Ферди вытянулся во весь рост, что позволило ему стать вровень с нижней пуговицей жилета Моргана, и продекламировал:
— В глазах Творца мы одинакового роста,
Но черт решил, что это слишком просто.
Любила мать меня, но вскоре умерла.
Тут злоба закусила удила.
Сокройся с глаз долой, немыслимый урод.
Забыли о тебе, живи во тьме, как крот.
Морган опустил голову и словно впервые увидел Фредерика Хезвита, испытав нечто вроде чувства вины. Он смотрел на молодого человека как на пустое место, считая его слабоумным только оттого, что тот маленького роста, и приняв как должное его заточение в сумасшедший дом. Конечно, этот малый вел себя несколько эксцентрично, сочинял нелепые вирши, но неужели этого достаточно, чтобы лишить его нормальной жизни?
— Хезвит… Не может ли быть такого, что вы сын сэра Джозефа, Ферди? — Морган задал этот вопрос неожиданно для себя. — Сэр Джозеф Хезвит, насколько мне известно, проводит в Лондоне круглый год и считается бездетным вдовцом.
Нельзя было без боли наблюдать за тем, как изменилось выражение лица Ферди.
— Таковым он себя считает.
— Мне очень жаль, — искренне извинился Морган. — Мы, англичане, умеем быть на удивление холодными и нечуткими.
Ферди склонил набок свою большую голову, и гримаса боли на его лице сменилась улыбкой.
— Не нужно так переживать. В любом случае мир закончит свое существование через восемь месяцев. Если уж быть совсем точным, то через восемь месяцев, три недели и четыре дня. Никто не может этому помешать. Все должно уравновеситься.
Персик попятилась назад, пока не уперлась в Моргана.
— Не стоит долго находиться под этой крышей, — прошептала она, еле шевеля губами. — На вашем месте я бы уже сидела в карете, завернувшись в попону и вознося молитвы Святой Деве, если бы смогла ее припомнить.
Морган удержал Персика за рукав, так как она пятилась все дальше к лестнице.
— Значит, вы говорите, через восемь месяцев, Ферди? — спокойно переспросил он. — Кажется, вы в этом абсолютно уверены. Интересно почему?
— Через восемь месяцев, три недели и четыре дня. А почему бы и нет? — ответил Ферди, избегая испытующего взгляда Моргана. — Седьмое июня тысяча восемьсот шестнадцатого года. Умереть в этот день ничем не хуже, чем в любой другой.
— Наверное, в этом есть какой-то смысл, Ферди, — задумчиво произнес Морган, припоминая ужас в глазах лорда Джеймса, когда тот испустил дух. — Думаю, для умирающего число не имеет особого значения. Важнее то, как он прожил свою жизнь, отсюда страх перед неизведанным, ожидающим его за гробом.
— Боже, спаси и сохрани нас, грешных! Молодой господин, кажется, тоже свихнулся! Да вы оба сумасшедшие! — завопила в страхе Персик. — Каролина! Каролина! Где ты, девочка моя? Спаси свою воспитательницу от этой пары безумцев. Где ты, Каро?
— Персик! Это ты? Ах, Персик, я не могу поверить своим глазам!
Морган посмотрел туда, откуда раздался женский голос, звавший Персика, и увидел тоненькую девушку, одетую в лохмотья. Она отвесила ему низкий поклон, затем распрямилась, и ее стройные ножки обнажились почти до колен.
За ней в дверном проеме показалась высокая женщина, с головы до ног одетая в красное.
— Дульцинея! — закричала она, растопырив руки и ухватившись за дверной косяк, словно нечто не давало ей сделать еще один шаг и выйти в коридор.
— Не Дульцинея, а Каролина, ты, пустоголовая крыса! — заорал Ферди, подпрыгивая от ярости. — Ев зовут Каролина!
