затем, и предлагал слушателям. В самом деле, причина радости обыкновенно лежит не столько в природе обстоятельств, сколько в разуме людей. Если же это так, если многие, изобилуя богатством, считают жизнь невыносимой, а другие, живя в крайней бедности, всегда остаются радостнее всех, если люди, пользующиеся охранной стражею и славой и честью, часто призывают проклятие на свою жизнь, а незнатные и рожденные от незнатных и никому неизвестные считают себя счастливее многих, — потому что не столько в природе обстоятельств, сколько в разуме людей, лежит причина радости (не перестану постоянно повторять это), — не падай духом, сестра, а восстань, протяни руку нашему слову и доставь нам эту прекрасную помощь, чтобы мы совершенно исхитили тебя из горького плена размышлений. Если ты не пожелаешь и сама проявить такого же усердия, какое и мы проявляем, то у нас не будет никакой пользы от лечения. И что удивительного, если так бывает у нас? Ведь даже и тогда, когда увещевает и советует всемогущий Бог, а слушатель не повинуется Его словам, не бывает никакой пользы; напротив, это служит лишь к большему наказанию не повиновавшегося. Указывая на это, Христос говорил: Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем (Ин. 15, 22). Вот почему и оплакивая по той же самой причине Иерусалим, Он говорил: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст (Мф. 23, 37–38).
2. Итак, зная это, моя боголюбезнейшая госпожа, трудись, соревнуй и, имея помощь в сказанном нами, старайся всеми силами вытеснять и изгонять те размышления, которые смущают тебя и производят беспокойство и такую бурю. Впрочем, мне думается, что никто не должен и сомневаться в том, что ты станешь делать это и будешь послушна нашему увещанию. Нам же остается теперь только приготовить для тебя мечи и копья, лук и стрелы, панцирь, щит и поножи, чтобы одним ты могла защищать себя, и другим поражать, уничтожать и умерщвлять нападающие на тебя тревожные размышления. Откуда же мы приготовим для тебя эти орудия и пращи, так чтобы ты не позволяла даже близко и подходить неприятелям, а чтобы победоносно гнала их прочь как можно дальше? От самого же уныния, если мы немного порассудим о нем и покажем, как оно тяжело и несносно.
Подлинно, уныние есть тяжкое мучение душ, некоторая неизреченная мука и наказание, горшее всякого наказания и мучения. И в самом деле, оно подобно смертоносному червю, касаясь не только плоти, но и самой души; оно — моль, поедающая не только кости, но и разум; постоянный палач, не ребра рассекающий, но разрушающий даже и силу души; непрерывная ночь, беспросветный мрак, буря, ураган, тайный жар, сжигающий сильнее всякого пламени, война без перемирия, болезнь, затемняющая многое из воспринимаемого зрением. И солнце, и этот светлый воздух, кажется, тяготят находящихся в таком состоянии, и самый полдень для них представляется подобным глубокой ночи.
Вот почему и дивный пророк, указывая на это, говорил: произведу закат солнца для них в полдень (Ам. 8, 9), не потому, что светило скрывается, и не потому, что прерывается обычный его бег, а потому, что душа, находящаяся в состоянии уныния, в самую светлую часть дня воображает себе ночь.
Подлинно, не так велик мрак ночи, как велика ночь уныния, являющаяся не по закону природы, а наступающая с помрачением мыслей; ночь какая-то страшная и невыносимая, с суровым видом, жесточайшая всякого тирана, не уступающая скоро никому, кто пытается бороться с ней, но часто удерживающая плененную душу крепче адаманта, когда последняя не обладает большой мудростью.
3. Что за нужда мне много говорить от себя, когда можно обратиться к тем, которые были пленены унынием, и отсюда понять всю его силу? Впрочем, если тебе угодно, раскроем его сначала с другой стороны. Когда Адам совершил тот тяжкий грех и вместе с собою подверг осуждению весь человеческий род, тогда он был осужден на труд (Быт. 3); совершившая же больший грех, и настолько больший, что грех Адама по сравнению с этим может даже и не считаться грехом, — Не Адам прельщен, — говорится, — но жена, прельстившись, впала в преступление (1 Тим. 2, 14), — эта, говорю, которая прельстилась и впала в преступление, и приготовила как для самой себя, так и для мужа, смертоносный напиток, осуждается на великую печаль, потому что последняя может угнести сильнее, чем труд. Умножая, говорится, умножу печали твоя, и воздыхания твоя: в печалях родши гада (Быт. 3, 16). Нигде не назначается ей работа, нигде — пот и нигде — труд, но уныние и стенание, и проистекающее отсюда наказание, равносильное и трудам, и бесчисленным смертям, а вернее — даже и много тягостнее их.
Впрочем, что хуже смерти? Не кажется ли она главным из людских бедствий, страшным и невыносимым, и достойным бесконечного плача? Не сказал ли Павел, что она — наказание за самое тяжкое беззаконие? Он сказал, что этому наказанию подвергаются те, кто недостойно приступает к Священным Таинствам и принимает участие в той страшной Трапезе, говоря так: От того многие из вас немощны и больны и немало умирает (1 Кор. 11, 30).
И все законодатели не присуждают ли к этому наказанию тех, кто совершил самые ужасные злодеяния? И Бог в законе не наложил ли этого крайнего наказания на великих грешников? Не из-за страха ли перед смертью тот патриарх, победивший и самую природу, решился отдать свою собственную жену в жертву варварского сладострастия и египетской тирании, сам устраивал это деяние бесчестия и увещевал жену вместе с ним притворствовать в этом тяжком и печальном деле? И он даже не стыдится указать причину такого притворства: Когда Египтяне, — говорит, — увидят тебя, так блистающую юностью и обладающую красотой лица, то скажут: это жена его; и убьют меня, а тебя оставят в живых; скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя чрез тебя (Быт. 12, 12–13). Видишь страх, видишь трепет, потрясающий эту высокую и любомудрую душу? Видишь адамант, сокрушенный страхом? Он лжет об ее происхождении, дает жене одно лицо вместо другого и делает агницу легко уловимой для волков, и что всего невыносимее для мужей, именно видеть, что жена обесчещивается, лучше же — даже только подозревать ее, то самое, и даже
