семьи, соседей я не могла.
— Эка, хочешь, научу тебя делать хинкали?
— Хинкали? Хочу! — в моем воображении тут же возникла тарелка сочных, дымящихся хинкали, присыпанных жгучим черным перцем, и я почти забыла и о Нике, и о дневнике.
— Вставай, пошли на кухню.
Гванца допила свой кофе и зашла в комнату, я отправилась вместе с ней. На столе уже лежало заранее приготовленное тесто — глянцевое, блестящее, будто его вымешивала не женщина, а машина.
— Смотри, сейчас нужно сделать фарш. Я делаю в мясорубке, хотя традиционно мясо для хинкали нужно рубить ножом, но откуда у меня столько времени! Сейчас Гиорги придет со своими друзьями голодный, нужно их быстро накормить. Для фарша беру говядину и свинину, чтобы начинка была сочной, и кинзу — нужно много зелени, соль, перец. Никакого лука и чеснока — это тебе не котлеты лепить. Давай, займись фаршем, вон стоит мясорубка.
Я послушно взяла тазик с мясом — уже порезанным на кусочки, с заготовленной зеленью, и пропустила через мясорубку. Гванца в это время взялась за скалку — и тугое тесто становилось под ее руками словно пластилиновым. Она раскатала огромный круг, затем взяла стакан и принялась нарезать с его помощью маленькие кружочки — будущие хинкали.
— Что дальше? — я закончила с мясом.
— Теперь бери воду из чайника и наливай в фарш. Давай, смелее, — сказала она, — фарш должен быть сочным, иначе хинкали будут сухими. А сок в хинкали — самое главное.
Дальше началось волшебство. Гванца раскатывала каждый кружок, накладывала туда фарш и ловкими движениями рук, даже не глядя перед собой, накручивала пару десятков складок, подкручивала эти хинкали, отщипывала хвостики — и они выглядели так, словно сошли с конвейера.
Я тоже пробовала слепить хинкали. Мои руки оказались совершенно непослушными, а пальцы — негнущимися, пока я страдала на одной штукой, Гванца сделала штук десять, не меньше.
— Ничего, научишься, — утешала она меня и улыбалась. Строго, но с такой добротой, хотя я была для нее совсем посторонним человеком, что мне стало вдруг невероятно тепло и тоскливо одновременно. Я вспомнила свою бабушку — я бы хотела, чтобы хинкали лепить меня учила она. Ну или моя мама — но им обеим до этого никогда не было дела.
Глава 11. Сон
Солнце садилось за горизонт, озаряя поверхность воды огненными бликами, облака плавились над языками закатного пламени. Шумели волны, тревожно кричали чайки — и мне хотелось бежать, спрятаться от этой тревоги, душившей, преследовавшей меня. Затем небо стремительно почернело, воздух становился тяжелым, а я чувствовала себя парализованной, лишенной сил, воли. Оставалось только желание сбежать, спрятаться, укрыться. Вдруг кто-то взял меня за руку — и я вырвалась из этого липкого, странного сна.
Я села на кровати, пытаясь стряхнуть с себя неприятное ощущение и вернуться в реальность. На часах было 6 утра. Возвращаться в постель больше не хотелось. За окном пробивался рассвет — такой же огненный, как закат в моем сне. Еще раз качнув головой, я сделала глубокий вздох и отправилась в душ, чтобы смыть с себя эту тяжесть.
Горячая вода всегда приводила меня в чувства. Сейчас, когда все спали, я могла спокойно принять душ — никто не открывал воду в других комнатах и меня не обдавало кипятком. Мне потребовалось, наверное, двадцать минут, чтобы окончательно проснуться.
Что означал тот сон? Чья рука выдернула меня из этого состояния? Я не видела лиц и не слышала голосов. Но это состояние — гнетущей тревоги и пустоты, было мне хорошо знакомо.
Я никогда не боялась темноты, грозы, громких звуков, и с самого детства умела ловко справляться со стрессом. Я спокойно реагировала на и громкие скандалы, и на мучительное молчание, которым в моей семье было принято наказывать друг друга. Но прошлым летом мое спокойствие впервые меня подвело.
Мы должны были провести выходные вдвоем с Пашей — сходить в ресторан, посмотреть кино. У меня были проблемы на работе, я никак не могла сработаться с новым начальником, мне урезали объем работы и зарплату, моя подруга в редакции оказалась совсем не тем человеком, кем я ее считала. Именно она сливала все мои ошибки главному редактору и сделала все, чтобы я не просто не получила новую должность, но и откатилась назад в старой.
Паша уехал, настроение было паршивым, такой же была погода. Шел сильный дождь, но я решила сходить в магазин за очередной порцией мороженного. Торопиться было некуда, и, пока я копалась среди эскимо, началась гроза: шквалистый ветер поднимал в воздух ветки и мусор, молния разрезала небо на осколки, а грохот грома заставлял звенеть стекла. Мне вдруг стало страшно, но я во что бы то ни стало решила попасть домой как можно скорее. С диким ужасом я преодолела 100 метров от магазина до своего дома, поднялась на свой этаж, закрыла двери — и вдруг разрыдалась от страха. Я не могла успокоиться: забилась в угол, дыхание срывалось, слезы лились сами собой, без причины, ведь я никогда не боялась ни грозы, ни ночи, ни одиночества.
Я не знаю, сколько я просидела в том углу в прихожей, обхватив колени руками. На смену слезам пришло опустошение — как будто вместе со слезами меня покинули все мои силы. В тот момент больше всего на свете мне хотелось, чтобы кто-то выдернул меня из той пустоты, в которую я провалилась.
После того случая я стала бояться надолго оставаться одна, хоть и понимала — причина была не в этом. Гроза стала спусковым механизмом, и последние 9 месяцев я, как ребенка, вынашивала осознание того, что пришло время что-то изменить.
Я вышла из душа, оделась и села за стол, который переоборудовала под рабочий. Он был приставлен к окну, выходившему во двор. Ни сейчас там никого не было — время для Грузии считалось скорее глубокой ночью, чем ранним утром. На столе лежала рукопись, над которой я работала последний месяц, это была история двух людей, которые преодолевая трудности, должны обрести друг друга. Роман казался мне довольно приторным и простым, я бы никогда так не написала, но работа есть работа. Я мечтала о том, чтобы однажды кто-то другой работал над моей собственной рукописью, но пока до создания собственной книги не доросла.
Спустя пару часов я отложила книгу. Отчаянно хотелось кофе, но идти на кухню не хотелось. Было почти 9 часов утра, вот-вот должна была проснуться Гванца, а мне нужны были тишина и
