души заплатить. Лично я готова пить красное раз в год, если оно такое…
* * *
Нет! Что бы я ни говорила о своем отношении к пище, после воспоминаний о вине и риболлите – густой тосканской похлебке из бобовых и овощей, изрядно сдобренной засохшими крошками ржаного хлеба, я не выдержала. Несмотря на непогоду, которая теперь плаксиво стучала в окна, я все-таки отправилась во Флоренцию. Я даже восприняла дождь как удачу: зима, «несезон», людей немного. Не будет этих бесконечных очередей, ведь собаку на улицу не выгонишь – погода просто отвратительная, а значит, я многое успею.
Глава V. Козимо I и Элеонора Толедская – Домоустройство – Об идеальном человеке – Про один отель в горах
На этот раз в мои планы входило посещение палаццо Веккьо, нескольких храмов, в том числе вышеописанных, но еще я хотела погулять по любимым садам Боболи, этого «города в городе», чтобы попробовать разделить ту удивительную реальность, которая была создана для семьи и приближенных одного из величайших герцогов Тосканских. Хозяин сада Козимо I, представитель младшей ветви рода, в XVI веке завершает формирование Флоренции как государства. Этот самый настоящий тиран получает бразды правления путем обмана. Он убеждает сенаторов, что его избрание герцогом – шаг символический, власть ос тане тся у Совета. Когда же умудренные старцы поймут, что их провел восемнадцатилетний юнец, будет слишком поздно… Козимо подводит итог существованию древнего устройства города-коммуны и насаждает свою власть, которая принимает монархические формы. Он безжалостно расправляется с недовольными. Он возвращает Флоренции земли и могущество времен Лоренцо Великолепного. А его решение переехать жить в правительственное здание, в палаццо синьории, продиктованное соображениями безопасности, явилось и символическим жестом: на протяжении двухсот лет это суровое средневековое здание олицетворяло собой городскую власть.
* * *
О росписях интерьеров палаццо, о хранимой им скульптуре, о комнатках над потолком, в которых проводили ночь перед казнью объявленные государственными преступниками, можно найти информацию в любом путеводителе. И если честно, роскошь общественных помещений после грандиозных интерьерных ансамблей Венеции не так и впечатляет. Скорее удивляет, что проект росписей для «Зала Пятисот» – зала Большого народного совета, созданный Микеланджело и Леонардо да Винчи, не был реализован. Но на время правления Козимо I здесь и вовсе был устроен домашний театр. Сохранились картоны – эскизы, которые должны были быть перенесены на стены. Впрочем, до сих пор живет легенда, что часть фрески Леонардо находится под более поздней росписью, которую исполнил Джорджо Вазари. Знаменитый художник, ценитель прекрасного и первый ис торик искусства, Вазари не посмел бы погубить творение гения… Но это всего лишь гипотеза. Известно, что очередные эксперименты привели к изменениям красок фрески еще при жизни мастера. Возможно, когда-нибудь наши технологии будут способны настолько подробно считывать красочные слои, что наши потомки увидят «Битву при Ангиари» да Винчи, которая пока известна благодаря лишь небольшой копии, исполненной Рубенсом… Так вот, на мой взгляд, более интересны в палаццо Веккьо частные апартаменты Козимо I и Элеоноры Толедской, устройство которых приподнимает пелену времен над жизнью одной из самых любящих пар среди скрепленных династийным союзом.
* * *
Козимо – тот самый «король», что женился по любви. По прихоти судьбы его возлюбленная невеста – заодно и дочь могущественного союзника. У правителя Флоренции Медичи и его испанской жены, дочери наместника Неаполя, было одиннадцать детей. И Козимо любил ее так, как только муж может любить свою жену. Он был бесконечно предан супруге вплоть до ее неожиданной кончины. По словам венецианского посланника при флорентийском дворе – шпиона морской державы: он жил не так, как живут другие правители, содержа большой и пышный двор, а как знатный семьянин. Суровый государь баловал свою Элеонору, потакал всем ее задумкам; покои Медичи в палаццо Веккьо были созданы для нее очень скоро и остались своеобразным памятником добродетелям герцогини. Апартаменты Элеоноры расположены на третьем этаже, куда редко добредает сраженный впечатлениями путник. Это всего лишь пять комнат, включая крохотный кабинет и молельню, росписи которой создает Аньоло Бронзино, но в них как в капле воды отражаются мир и те перемены, которые приносит время.
* * *
Занятно: если мы рассуждаем о развитых традиционных сообществах, то обнаруживаем, что обычный день семейной женщины тысячелетиями не меняется. Это день крупного руководителя. На женских плечах держится жизнь – ее устройство и хозяйство нередко очень большого дома. А это значит участие в обсуждениях сельскохозяйственных вопросов; планирование – поддержание стратегических запасов, хранение и учет; воспитание и образование детей до возраста определения им будущей профессии (составление учебного плана, посещение открытых уроков и экзаменов); ведение бухгалтерского учета – все эти дебеты-кредиты; глубокое понимание кухни и процессов, в ней происходящих. А! и непременное рукоделие (это, как я понимаю, законные часы уединения и вместе с тем некая обязанность). Так было и в Древнем Риме. Так было и в Возрождение. И Элеонора, проводя время в хлопотах, из «своего» имела лишь крохотную молельню, личный уединенный кабинет для работы с документами – студиоло, приемную, в которой она вела дела, общую спальню и детскую – по сути, очень скромное жилище! Правда кухня занимала два этажа…
* * *
Ренессансная уникальная городская культура, наблюдать явления которой интереснее всего на примере Флоренции, почти совершенно стерла сословные различия. Здесь, пребывая бок о бок, богач и бедняк разделяли судьбу дома. Ели одно и то же, одинаково спали – поближе к огню. И на узких улочках сообща защищали честь. И всякий дом, даже самый скромный, состоял из огромного количества челяди, людей из очень разных социальных слоев, доверенных лиц – каждого в своем вопросе. Многое нам уже просто невозможно себе представить – например, город держал человека, в чьи обязанности входило будить ночами тех хозяек, которые решили ставить тесто… Семьи внутри дома сосуществовали рядом многими поколениями, рождались и умирали. Рядом со знатью жили не рабы, но люди совершенно не свободные. И дело даже не в том, что быт столь разных «домов» был переплетен между собой целиком и полностью, – городское население, не способное к наукам или ремеслу, образовывало определенное сословие, которое, словно вьюнок, оплетало большие дома, оседало в крупных семейных поместьях, выбивалось в управляющие. Дело в том, что эти люди по каким-то причинам не в состоянии были самостоятельно содержать хозяйство и передавали заботу о себе и своем благосостоянии тем, к кому в них жило доверие. Хозяева в свою очередь дарили их искренней признательностью, нередко выраженной в финансовом эквиваленте. И это было прекрасно. Идиллические картинки времен мирного существования древней коммуны не просто возникают в моей
