брата был намного более порядочным. Я бы лучше имел дело с ним.
Вспоминаю, что мне рассказывал полицейский Пётр Окунев. Он выяснял, по-моему, поручению информацию о родственниках Кологривова. Вот там и «всплыли» интересные факты, о братьях Ломовых. В 1840 г. Департамент мануфактур и внутренней торговли Министерства финансов России предоставил право фабрике Василия Ломова ставить на вывесках и клеймах изображение Государственного герба «…за отличную выделку изделий, особенно самоваров…». Среди тульских самоварных фабрикантов Василий Ломов первым удостоился этого почетного свидетельства качества своих изделий. (Например, Иван Григорьевич Баташев право ставить герб и звание «придворного фабриканта» получил только через 15 лет, в 1855 г.) С этого времени Василий Ломов — признанный лидер среди тульских самоварщиков.
Но за последние десять лет его фабрика стала сдавать позиции, существенно сократив выпуск товаров. Конкуренты явно «наступали на пятки» и братья лихорадочно искали выход. Мнение у меня сложилось о Василии Ломове — как об умном обстоятельном человеке, не без житейской хитрости и ловкости. Успехи в торговле и производстве говорят за себя. Живущий тихо и избегающем всякого шума вокруг своего имени. А мнение об Иване, напротив — как о вспыльчивом, нетерпимом и не боящемся ни общественного мнения, ни неудовольствия властей.
Сейчас, со смертью Василия Ломова, в его доме идёт подковёрная борьба за его наследство, но не выходящая «наружу». Так, одни неопределённые слухи.
Размеры кузниц стали иметь важное финансовое значение после указа Тульского губернского правления 1831 г., где говорилось, что каждое каретное или самоварное заведение или иное, имеющее кузни, должны платить по три рубля за квадратную сажень за то, что производят смрад и пожароопасны. Сделано это было для того, чтобы принудить владельцев кузен переносить их на окраину города. Тогда акциз был бы меньше, Василий Ломов должен был платить за свои площади по сто тридцать восемь рублей в год. Ему, как рачительному хозяину, это не понравилось, и в 1835 г. он подал жалобу в губернское правление на «несправедливо взимаемые деньги за чернодельные кузни». Ломов жаловался на то, что дума через депутата Маликова взыскала с него двести семьдесят пять рублей за 1833 и 1834 гг., воспретила выдачу паспорта на отъезд из города и пригрозила взыскать столько же за остальное время. Купец указывал, что его кузня является «пожигательным горном» для пайки самоваров и деталей, поэтому не может быть приравнена к тем кузням, где куют и варят металл, и просил вернуть «неправедно взятые деньги». Действительно, после проверки правление приказало думе деньги вернуть, а фабрику Ломова внести в список тех заведений, которые платят акциз по пять копеек с сажени, кузни которых вынесены за город. Дума предоставила справку, что Ломов заплатил только за 1833 г. сто тридцать восемь рублей и более ничего, но фабрику его в такой реестр внесла.
Пример Ломова вдохновил многих: тут же в городскую полицию пришли прошения от купцов И. С. Ломова, Н. И. Черникова, П. М. Балашева, Г. Я. Сиднева, все самоварные фабриканты. Об исключении их фабрик из числа взимаемых по три рубля акциза. «…потому что их горны причислены к кузням по недосмотру депутатов Думы, призванных следить за правилами торговли и промышленности». Особенно ядовитым было прошение И. С. Ломова, что еще раз говорит об его характере: «…По приказу здешней городской полиции по отношению Градской Думы требуете вы с меня акцизных за кузню денег. На что имею честь объявить, что при доме моем, хотя и имеется самоварная фабрика, а при ней сделаны горны для пайки самоваров, но только таких кузен, кои бы приносили смрад и нечистоту, у меня нет, а потому взыскивать с меня показанных акцизных денег не следует, и я платить оных не обязуюсь… Посему… прошу сие мое объявление отправить в тульскую Градскую Думу и акцизных денег с меня более не взыскивать».
Заехали в большие арочные ворота с лепниной. Внутри располагалась настоящая усадьба, состоящая из нескольких зданий. Проехали к каменному двухэтажному жилому зданию, особняку Ивана Ломова. Встретил меня шестидесятилетний старик тепло, что меня сразу и насторожило. Обычно Ломов вёл себя не так дружелюбно.
— Проходите, Дмитрий Иванович, сейчас отличного чаю с мёдом попьём — стал распинаться Иван Осипович, тряся седой бородой.
После чая и общих любезностей перешли к сути вопроса, зачем я понадобился патриарху Ломовых.
— Я предлагаю Вам купить у меня часть леса в селе Медвенки в десяти верстах от Тулы — ошарашил он меня. Обычно я что-то им пытаюсь продать, а тут наоборот.
Вот это да? И с чего бы такая благотворительность? Конечно, заниматься благотворительностью, исполнять общественные должности было в обычае семьи Ломовых. Василий Сергеевич Ломов в течение трех сроков (9 лет) был церковным старостой Богородицерождественской церкви на Ржавце, затем старостой был его брат Иван. В 1831 г. в этом храме был закончен придел во имя Рождества Иоанна Предтечи, на сооружение которого братья Ломовы пожертвовали средства. Кроме того, В. С. Ломов в 1835 г. выделил значительную сумму на содержание студентов Санкт-Петербургского технологического института и воспитанников училищ коммерческого и торгового мореплавания, за что получил Монаршее благоволение.
Участие в благотворительных делах помимо хорошей репутации давало еще возможность избежать привлечения к хлопотным и недоходным общественным выборным должностям. Поэтому массовое участие купцов и купеческих детей в богоугодных акциях не всегда объяснялось их природной склонностью к благотворительности. А часто даже наоборот.
— Но вы, как я слышал, постоянно нуждаетесь в лесе. Строиться надумали. Территорию покупаете — продолжил увещевать меня Ломов.
Пока только пытаюсь, что-то там Обновин долго возиться. Надо узнать, почему у меня еще нет бумаг? Вспоминай, ну же…что тебе ещё рассказывали? Вспомнил.
С 1844 по 1848 между Иваном Ломовым и помещицей Кологривовой, уж не родственники «моего» Кологривова, происходили нешуточные баталии. Судебные и личные, по поводу спорной земли при селе Медвенка Тульского уезда, совсем не далеко от города. Ломов и Дарья Александровна Кологривова купили у г. Сахарова земли. Интересно, а за какие деньги купила земли Кологривова? О границах участка у них и зашёл спор, который в течение нескольких лет с помощью становых приставов, губернских землемеров, казённого лесничего и уездного суда пытались решить тяжущиеся. Доходило и до потасовок.
В 1844 г. Кологривова жаловалась исправнику, что сын Ивана Илья с двумя работниками пришли с пилами в её лес и выгнали оттуда её старосту и крестьян, грозились их побить, а о самой Кологривовой отзывались неприлично. Иван Ломов также жаловался на порубку пятьсот корней леса своего участка крестьянами помещицы. Землемер Васильев измерил участок, нашёл, что вся земля Кологривовой имеется в наличии и даже с излишеством. Кологривова подала апелляцию на решение суда и вновь жаловалась, что послала крестьян нарубить два воза хвороста для топки, а они встретили приказчика Ломова, который им это запретил и, призвав «шестьдесят человек фабричных», грозил всех перебить. И только в 1848 г. пакостное дело было закончено.
Сейчас все наблюдали за дочерью Ивана. «Душераздирающая» история случилась с Любовью Ломовой, племянницей Василия Сергеевича. Она вышла замуж совсем молоденькой в шестнадцать лет, по желанию и настоянию своего родителя Ивана Сергеевича, за купеческого племянника Александра Ивановича Трухина, родственника знаменитого купца-благотворителя Степана Ивановича Трухина. Но семейная жизнь у нее совершенно не задалась.
Утверждают, что сразу же после замужества Любовь с ужасом начала убеждаться в наличии душевной болезни супруга, которая проявлялась в том, что он бегал по комнате, кричал и размахивал руками, зажигал, где попало свечи и т. п. Опасаясь за свою жизнь, ожидая несчастного исхода от припадков Александра, сама Любовь начала страдать нервным заболеванием, так что отец решил забрать её от мужа и поселить у себя. Болезнь купеческой дочери продолжалась уже пять лет, и она была вынуждена жить у отца.
Злопыхатели же утверждает, что родители невесты настояли и выдали её за нелюбимого мужа. Брак был нежеланным. Событие брака только усилило антипатию к мужу, и в течение шести месяцев пребывания Любови Ивановны в доме, несчастный супруг боялся подойти к её спальне: его появление доводило страстно любимую им жену до нервной болезни. Такая грустная жизнь без сомнения могла повлиять на любого человека… Через шесть месяцев Любовь Ивановна самовольно выехала из дома к отцу, и с того времени муж не видал её. Разлука так его расстроила, что через два года он действительно помешался…. Пока что свидетельства разных сторон не особо противоречат — помешался ли Александр на почве отъезда супруги или
