Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
великих мыслителей, возможно, заключается в их радикальном и одностороннем использовании языка. И это именно то, чего не понимают их преподаватели, хотя подтверждение этому можно увидеть повсюду. Философия — это, прежде всего, мастерство владения языком. Мышление — языковой процесс, и совершенно абсурдно, что философию так мало заботит собственный инструментарий. При этом все знают, насколько самобытным зачастую бывает язык философии. Никто не понимает сходу Гегеля или Лакана. Это объясняется не только сложностью используемых ими понятий, но и грамматикой и прочим. То и дело можно услышать стенания, как бессмысленно сложны их тексты, но никто не осознаёт, что у этой сложности есть определенная функция. То и дело философию называют наукой с социальным заказом — полный вздор. Неужели кто-то в здравом уме может поверить, будто в этом и заключается ее функция? На самом деле философия — самое жесткое, радикальное и наиболее утонченное использование языка. Только радикальная форма выражения позволяет помыслить нечто новое. Только благодаря этому философия открывает сумасшедшие перспективы, недоступные ни одной другой области, и обладает не меньшим значением, чем искусство и литература. Но никто об этом не говорит. Вероятно, большинство людей вообще этого не понимает.
Свен наконец оставляет ухо в покое. Он слишком много говорил. И, возможно, все эти слова звучат весьма банально, но сейчас именно они будоражат его ум. Кроме того, он планирует кое-что сделать: собрать и описать мыслительные фигуры великих философов. Затем он намеревается использовать эти фигуры для открытия новых, удивительных вещей. Другими словами, Свен будет применять их во всей присущей им формальности для решения других проблем и тем самым приобретать новое знание.
Он с нетерпением смотрит на Анну. Она не торопится с ответом, делает большой глоток, вытирает уголки рта и говорит: «Свен, это так не работает…»
Он несколько раз кивает и произносит: «Подожди еще минуту, только минуту!» Как раз пока Анна пила пиво, Свен понял кое-что важное: эти мыслительные фигуры не только представляют собой чистые абстракции или формальные модели, но и воплощаются в телесном опыте. При чтении Гегеля постоянно присутствует ощущение, что философ чувствовал и чувственно воспринимал эту фигуру в той же мере, в какой ее мыслил. Вероятно, Гегель еще в детстве постоянно видел вокруг себя проявления диалектики и учился ее воспринимать. Будучи пятилетним ребенком, он определенно повсюду видел снятия: в складывающихся в полете крыльях бабочки, на весах в небольших продуктовых магазинчиках и, возможно, в росте и увядании растений. Это объясняло ему резкие смены настроения его дяди. Ладно, не самые убедительные примеры. Но, наверное, все как-то так и было. Во всяком случае, Гегель постоянно наблюдал, как положительное несет в себе и негативное, производит снятие и порождает нечто новое, задолго до того, как он смог подобрать для этого правильные слова. И только потому, что Гегель, еще будучи ребенком, то есть задолго до того, как ему удалось сформулировать свои мысли, наблюдал и обдумывал подобное, он был в состоянии относиться к этому со всей серьезностью. Иначе и быть не могло.
Свен и сам испытал первое философское озарение в шесть или семь лет: каждую ночь, лежа в кровати, он проводил указательным пальцем по кирпичной стене. Так Свен почувствовал, что твердые кирпичи бесконечно чужды его пальцу, и однажды осознал: он не в состоянии познать ничего из мира вещей, поскольку все неодушевленные, материальные объекты ему бесконечно чужды. Через несколько минут, пока он продолжал водить указательным пальцем по кирпичам, это ощущение изменилось на противоположное: внезапно его палец стал подобен стене. Свен вдруг понял, что и стена, и его палец сделаны из некоторого материала. Так что собственный палец был фундаментально чужд ему и тесно связан с миром материальным. Это было мыслью, но прежде всего — чувством и восприятием. Тогда Свен не мог поговорить о том, что так сильно его занимало, ни с родителями, ни с кем-то еще, так как не знал подходящих выражений. Но как раз этим, возможно, и объясняется, почему то озарение стало глубинным опытом, связавшим его жизнь с философией.
Свен наконец умолкает, и Анна спрашивает: «Теперь можно?»
Свен кивает, и Анна задает второй вопрос: «Ты пишешь исходя из переживания, связанного с тем, как проводил пальцем по кирпичу?»
Свен отрицательно качает головой.
Анна: «И ты планируешь собирать такие фигуры и использовать их?»
Свен кивает.
Анна начинает говорить очень быстро: «Но это абсолютное, к которому ты так стремишься, заключается как раз в том, чтобы не думать посредством пятнадцати фигур, а преисполниться в познании одной и однажды помыслить при помощи нее нечто новое, не так ли? Ты действительно считаешь, что сможешь вот так просто мыслить фигурами Канта или Гегеля? Разве не ты только что говорил мне, что новое можно постичь, только постоянно отрабатывая одну и ту же фигуру и стараясь мыслить посредством нее до конца?»
Свен с самого начала понимает, что Анна права. И пока она продолжает говорить и, очевидно, получает удовольствие, в подробностях рассказывая о мыслительных фигурах Вальденфельса и Жижека, Свен все больше погружается в собственные мысли. Ему никогда не изобрести чего-то великого. За всю жизнь он сам не разработал ни одной фигуры мышления, ни одной гибкой и в то же время неподвижной формы, которая была бы способна противостоять другим. Когда ему было девять лет, шестнадцать и когда он поступал в университет, пытаться воспользоваться такой возможностью, вероятно, уже было поздно. Так как в какой-то момент Свен перестал водить пальцем по стене, он не использовал свою мыслительную фигуру, не отрабатывал ее последовательно на протяжении всего этого времени. Он не относился к собственным мыслям с должной серьезностью. Он привык думать посредством сборной солянки постоянно меняющихся, привычных фигур мысли. То, что Свен напишет, не выйдет за пределы обыденного мышления. Он сможет развивать только мелкие мысли. То, что он так страстно желает освободиться от шаблонов, абсолютно ничего не меняет.
Техники I
Гегель не молчит
Том сидит в библиотеке. Со всех сторон доносится тихий шелест перелистываемых страниц. Слышно, как остальные студенты шепотом переговариваются у стеллажей с книгами. Том читает «Феноменологию духа» Гегеля:
Таким образом, то, благодаря чему индивид здесь обладает значимостью и действительностью, есть образованность. Его истинная первоначальная натура и субстанция есть дух отчуждения природного бытия. Вот почему это отрешение в такой же мере есть его цель, как и наличное бытие его; в то же время оно есть средство или переход как
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
