— Васенька, — запричитал Костя, — ты только выручи. Если тебе нужно будет встретиться с кем-то днем, я тебя всегда отпущу. Я же понимаю, что личная жизнь должна быть у каждого. Тем более у такой молодой и красивой женщины, как ты.
Это он врет, что понимает насчет личной жизни. Сам он по этому поводу не заморачивается, хотя, между прочим, женат уже в третий раз, а с первыми двумя женами поддерживает хорошие отношения. Последний по времени развод и новый брак происходили уже на моих глазах. Удивительно, но Костя, вроде бы не встречающийся с девушками вообще (в силу отсутствия свободного времени), через два месяца после развода уже подавал заявление в загс с очередной избранницей. Как мне сообщила его бывшая вторая жена, иногда заезжающая за деньгами к нам в контору, у них все было точно так же. Костя развелся с первой женой, а через месяц уже плечом к плечу со второй шагал в светлое завтра под марш Медельсона. В общем, за шефа можно только порадоваться, его сексуальная жизнь устраивается сама собой, без особых усилий с его стороны. Именно поэтому Костя искренне не понимает, почему остальным для налаживания отношений нужно так много свободного времени.
Я ответила, что не готова сейчас обсуждать детали моей личной жизни и что будет гораздо лучше, если мы сразу же перейдем к делу. Позвоним Елизавете Васильевне, например. Костя согласно кивнул, немедленно набрал номер, поздоровался и передал трубку мне. Бодрый старушечий голос предложил мне встретиться в девять часов вечера у входа в подъезд. Я записала адрес. Это оказалось совсем недалеко от Добрыниных родителей, минут пятнадцать, не больше — при условии, если Кутузовский не будет забит. Хотя после переноса Триумфальной арки на ее исконное место — площадь Тверской заставы стало полегче, исчезли пробки, возникавшие раньше из-за сужения проспекта в районе площади Победы.
— Я буду в светлом плаще, — доверительно сообщила мне Елизавета Васильевна.
Я пообещала, что не опоздаю, и с ходу отпросилась у Кости, мотивируя это тем, что мне еще нужно купить подарок.
Ровно в семь я звонила в дверь к Семеновым. Открыл Добрыня. Надо сказать, что выглядел он очень неплохо. Работа у неопознанного важного лица явно пошла ему на пользу Он радикально сменил имидж: перекрасился в яркого блондина. Небрежно завязанный хвост также ушел в прошлое. Теперь Добрыня носил довольно стильную стрижку, требующую укладки (для того, чтоб так уложить челку, требовалось не меньше чем полфлакона геля сильной фиксации и тридцать минут свободного времени). Канула в небытие и его всегдашняя бледность: сильный загар на лице выдавал в нем регулярного посетителя соляриев, а еще… Господи, он вставил контактные линзы ярко-василькового цвета. В сочетании с соломенными волосами — просто «Лель мой, Лель мой, лели-лели-Лель» из «Снегурочки» Римского-Корсакова. Чтобы не засмеяться, я посмотрела вниз и обнаружила кое-что еще — на руках у Добрыни… Я не поверила своим глазам — маникюр, точно маникюр. Демократичный свитер и джинсы тоже исчезли как класс, теперь Добрыня был одет в дорогущую рубашку в сочетании с не менее дорогущими брюками. Увидев меня, он широко и почти искренне улыбнулся:
— Кого я вижу! Василиса, молодец, что пришла! Проходи!
В квартире почти ничего не изменилось с тех пор, когда мы были подростками. Маленькая тесная трешка в девятиэтажном кирпичном доме с низкими потолками. Сколько бы ни зарабатывал сейчас Добрыня, улучшать жилищные условия родителей он явно не собирался. Виновник торжества помог мне снять куртку, пристроил ее на вешалке, купленной, если мне не изменяет память, лет двадцать назад, после чего галантно распахнул дверь в ванную комнату:
— Прошу мисс, здесь вы можете вымыть руки.
И, почти без перехода:
— Вот никак не уговорю своих переехать отсюда. Я уж им квартирку присмотрел в двадцать четвертом доме, двушку. А они ни в какую. Все еще верят, что скоро этот хлам снесут, хотят получить квартиру. Сколько я им ни объяснял, что для меня сейчас покупка квартиры как для них покупка телевизора, не понимают…
Похоже, что за годы общения Добрыня научился читать мои мысли. Я вытерла руки, и мы прошли в комнату. Празднование проходило действительно в очень узком кругу. Кроме дяди Никиты и тети Нины были только мои родители и мы с Добрыней. Состав участников праздника меня сразу напряг. Вспомнилось мамино сообщение на автоответчике, ее причитания по поводу моего безмужнего статуса и полного отсутствия перспективных кандидатов на роль спутника жизни. Налицо заговор: сейчас родители, пропустив по паре рюмок, начнут на нас давить. Я в ужасе посмотрела на Добрыню, он заметил мой взгляд, оценил обстановку и поинтересовался, работаю ли я на прежнем месте или все же последовала его совету и сменила контору. Я мгновенно окрысилась и резко ответила, что это, в общем, его никак не касается. Он нашел себе место по душе, и отлично. Но никто не давал ему права лезть в чужие дела. Такие споры у нас раньше происходили довольно часто. Как правило, Добрыня после моих высказываний шел на мировую и менял тему. Сегодня же он ринулся в атаку. Не прошло и пяти минут, а мы уже сцепились чуть ли не в рукопашную. Я обзывала его приспособленцем и человеком, чьи моральные принципы находятся гораздо ниже плинтуса. Он отвечал, что бросание грязью в людей успешных — первый признак записного неудачника.
— Ну скажи, скажи нам, — подзуживал он меня, — сколько тебе платит твой драгоценный шеф?
— По крайней мере, — ехидно ответила я, — мы все налоги платим аккуратно. И вообще, с трудов праведных не наживешь палат каменных…
Я намекала, что трудно представить себе такую зарплату, на которую можно запросто купить квартиру в комплексе «Дорогомилово». Добрыня не разозлился, на что я очень надеялась, он повернулся так, чтобы никто, кроме меня, не мог видеть его лица, и подмигнул. И тут до меня дошло! Он затеял этот разговор специально, зная, что тема для меня очень болезненная, что я взорвусь, будет ссора, и разговоры о возможном браке отпадут сами собой. Невозможно же призывать к походу в загс людей, только что склонявших друг друга на все лады.
Родители как-то попритухли, богатая идея свести нас с Добрыней за праздничным столом и тут же благословить потерпела фиаско. Я украдкой взглянула на часы — пятнадцать минут девятого. В девять у меня стрелка с незнакомой старушкой Елизаветой Васильевной. В принципе, можно уже сейчас извиниться и поступательно двигаться к дверям. Что я и сделала. Добрыня вызвался проводить меня до машины, я не стала отказываться. В конце концов, надо же поблагодарить его за своевременно начатую ссору. Однако при первых же его словах все мои добрые намерения мгновенно испарились.
— Я, конечно, пригласил тебя, чтобы доставить удовольствие родителям, — начал Добрыня. — Но если бы ты знала, как они мне надоели с идеей богатырского брака. Объяснить им, что я не могу себе позволить такую роскошь, как женитьба на неудачнице, я не в состоянии. Папа смертельно обидится… Может, хоть ты своим объяснишь?! Ты мне обязана…
— Это чем же? — ехидно поинтересовалась я.
— У меня были совершенно другие планы на свой день рождения, — спокойно и цинично объяснил Добрыня. — Всю эту хрень с салатом оливье, водкой и приглашением старых друзей я вытерпел только во имя спокойствия своих родителей. У отца в последнее время стало сердце пошаливать, не хотелось его огорчать.
