из копоти, – проворчал Гримферн.
Синтия безнадежно рассмеялась.
– Это ужасно, – сказала она. – Я не стелила скатерть, это бесполезно. Но сам стол чистый, а это уже кое-что. Не думаю, что Лондон когда-нибудь снова будет идеально чистым.
Вонь все еще стояла над огромным городом, ее запах висел в воздухе. К часу дня дождь прекратился, и небо прояснилось. Удивленное солнце смотрело вниз на странные вещи. Деревья в Риджентс-парке имели какую-то странную густоту, они были черными, как будто их покрасили. Тротуары были засалены и опасны для спешащих пешеходов.
Еще можно было наблюдать некоторое ликование, но черное меланхоличное запустение должно было угнетать самый буйный дух. В течение последних трех дней все было погружено в штиль.
В густонаселенных районах смертность среди маленьких детей была тревожно высокой. Те, кто был склонен к заболеваниям легких, горла или груди, дохли как мухи до первого дуновения мороза. В вечерних газетах, выходивших, как обычно, с небольшим опозданием, можно было найти немало жутких историй. Это была жатва страшилок для журналистов, и они не упустили свой шанс. Они учуяли мрачный запах и безошибочно отследили его.
В Ист-Энде умерло более двух тысяч детей, не говоря уже о пожилых людях. У совсем маленьких младенцев не было ни единого шанса.
Лорд-мэр незамедлительно организовал фонд Мэншн-Хаус. В скором времени там будет работа и свободные места. Тем временем тысячи и тысячи машин простаивали, пока их не начали чистить, вся лондонская торговля была дезорганизована.
Река и доки несли ужасающие потери. Десятки рабочих и моряков, застигнутые врасплох внезапным бедствием, свалились в воду и больше их никто не видел. Перекрытие железных дорог и других коммуникаций, которые приносили Лондону хлеб насущный, привело к временной, но не менее болезненной нехватке провизии.
– Плачевное положение вещей, – угрюмо сказал Гримферн, когда вечером они возвращались в Риджентс-парк. Поймать кэб было невозможно по той простой причине, что в Лондоне не было ни одного пригодного для использования кэба. – Но я не понимаю, как мы можем улучшить ситуацию. Мы можем разогнать туманы, но не раньше, чем они нанесут ужасный ущерб.
– Есть простой выход из затруднительного положения, – тихо сказал Элдред. Остальные с нетерпением повернулись, чтобы выслушать его. Как правило, Элдред не говорил, пока не обдумает все до конца.
– Отмените любые виды огня на всей территории Метрополии, – сказал он. – Со временем это придется сделать. Весь Лондон должен отапливаться, готовить пищу и приводить в движение все свои машины с помощью электричества. Тогда это будет один из самых здоровых городов во Вселенной. Все будет делаться на электричестве. Никаких тысяч труб, изрыгающих черный ядовитый дым, только ясная, чистая атмосфера. В таких городах, как Брайтон, где местные власти всерьез занялись этим вопросом, электроэнергия стоит вдвое дешевле газа.
– Если бы только Лондон объединился, это было бы дешевле. Ни грязи, ни пыли, ни запаха, ни дыма! Великолепная система в Брайтоне никогда ничего не стоила плательщикам, более того, значительная часть прибыли пошла на облегчение бремени местных жителей. Возможно, это ужасное бедствие заставит Лондон осознать свою опасность, но я сомневаюсь в этом.
Элдред удрученно покачал головой, глядя на темный хаос парка. Возможно, он думал о погибших, которых унесла эта катастрофа. Остальные печально последовали за ним, и Гримферн, направляясь к своему дому, хлопнул дверью в темноту ночи.
Смертельная пыль
История о великой чуме двадцатого века
Колокольчик входной двери нетерпеливо звякнул; очевидно, кто-то торопился. Алан Хьюберт, известный врачь, отозвался на звонок сам, учитывая, что время было за полночь. В холл вплыла высокая, изящная фигура женщины в вечернем платье. Бриллианты в ее волосах мерцали и дрожали, лицо было полно ужаса.
– Вы доктор Хьюберт, – пролепетала она. – Я миссис Филлингхэм, жена художника, как вы знаете. Вы не могли бы немедленно пойти со мной? Мой муж… Я ужинала. В студии… О, пожалуйста, пойдемте!
Хьюберт не задавал лишних вопросов. Он хорошо знал Филлингема, великого портретиста, не только по репутации, но и по внешности, поскольку дом и студия Филлингема находились неподалеку. В районе Девоншир-парка – этого симпатичного пригорода, который стал одним из достижений искусства строителя и садовника, – было много художников. Десять лет назад это было не более чем болото, а сегодня люди с удовлетворением говорили о том, что живут в Девоншир-парке.
Хьюберт прошел по дорожке мимо подстриженных газонов, держа миссис Филлингем под руку, и вошел в парадную дверь. Миссис Филлингем указала на дверь справа. Она была слишком измотана, чтобы говорить. Повсюду мерцал полумрак: на старом дубе и доспехах, на большом портрете военного, стоявшем на мольберте. На сидящей фигуре была великолепная иностранная военная форма.
Хьюберт уловил все это в стремительном мысленном восприятии. Но наибольший интерес для него представляла человеческая фигура, лежащая на спине перед камином. Чисто выбритое, чувственное лицо художника имело жуткий, багрово-черный оттенок, в горле была большая опухоль.
– Он… он не умер? – спросила миссис Филлингхэм ледяным шепотом.
Хьюберт смог успокоить растерянную жену на этот счет. Филлингхэм еще дышал. Хьюберт снял абажур с лампы для чтения и держал электрическую лампочку на конце длинного гибкого стержня над ртом страдальца, стараясь направить поток света на заднюю стенку горла.
– Дифтерия! – воскликнул он. – Это тип Лейбла, если я сильно не ошибаюсь. Некоторые авторитеты склонны насмехаться над открытием доктора Лейбла. Я был его ассистентом в течение четырех лет и знаю лучше. К счастью, я знаю, каким было лечение – в двух случаях оно было успешным.
Он поспешил из дома и вернулся через несколько минут, тяжело дыша. В руках у него были какие-то странного вида инструменты, похожие на иглы. Он вынул электрическую лампу из розетки и вставил вместо нее вилку на гибком проводе. Затем он без церемоний освободил стол и водрузил на него своего пациента.
– Теперь, пожалуйста, держите лампу ровно, – сказал он. – Браво, вы прирожденная медсестра! Я собираюсь применить эти электрические иглы для горла.
Хьюберт говорил больше для того, чтобы успокоить нервы своей собеседницы. Неподвижная фигура на столе вздрагивала под его прикосновениями, легкие расширялись в долгих, трепетных вздохах. Сердце забилось более или менее регулярно. Филлингхэм открыл глаза и что-то пробормотал.
– Лед, – вскрикнул Хьюберт, – у вас в доме есть лед?
Это было хорошо отлаженное хозяйство, и льда в холодильнике было предостаточно. Только после того, как пациент оказался в постели в безопасности, Хьюберт расслабился.
– Мы его еще вытянем, – сказал он. – Через полчаса я пришлю к вам компетентную медсестру. Я позвоню утром и привезу с
