— Что? Что там? Что? Женщина, до сих пор стоявшая молча, вдруг шагнула вперед и сдернула окровавленную милоть с мертвого тела. Не сводя подслеповатого взгляда со священных стен, она тихо, дрожащим голосом произнесла:
— Это был мой сын… Толпа застыла. Несколько секунд над площадью висела абсолютная, непроницаемая тишина. Настолько плотная, что от нее начинало звенеть в ушах. Гнев толпы, все еще не нашедший выхода, моментально разросся до неимоверных размеров и вырвался на свободу чьим-то хриплым отчаянным выкриком:
— Правосудия! И несколько тысяч глоток подхватили этот крик-призыв:
— Правосудия!! Правосудия-а!!! Толпа мгновенно превратилась в черный страшный монолит, и этот монолит, безудержный в своей жажде мщения, покатился к воротам.
* * *
Лот завтракал, когда вошел Иосиф. Человек рассудительный и здравомыслящий, именно он являлся связующим звеном между Адмой и властителями Содома, Гоморры и Севаима. Иногда Иосиф навещал Лота и разговаривал с ним. Почти всегда он приходил с улыбкой, но сегодня на лице его застыло мрачное выражение. Младшая дочь подала гостю вина в глиняной чаше, тот кивнул в знак благодарности, присел, сделал глоток и только потом завел разговор.
— Ты уже слышал? — спросил он, глядя то в чашу, то на улицу, где гудела толпа.
— О чем?
— Сегодня ночью кто-то убил хасидея, Хранителя ворот. — Лот откусил хлеб, запил его вином. — Стража всю ночь обыскивала город, но поймать убийц так и не удалось.
— Убийц? — спокойно переспросил Лот. — Их было несколько?
— Их было двое, — прежним мрачным тоном пояснил Иосиф. — Страж заметил движение у стены и спустился посмотреть, что там такое. Услышав его шаги, убийцы сбежали. Лот сделал еще глоток, якобы раздумывая, затем спросил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее:
— Он сумел рассмотреть их?
— Страж свидетельствовал, что это были горожане. Один толстый, низкий, хромой и в лохмотьях. — Впервые за весь разговор Иосиф взглянул Лоту в глаза. — Второй рослый, но внешности его страж не запомнил. Лот не сразу нашелся, что ответить. Описание Исаака было кратким, но точным. И всему городу было известно, кого боготворил толстяк. Лот отломил хлеб, сунул кусок в рот и принялся жевать.
— Ты говоришь об Исааке? — спросил он.
— По описанию это и был Исаак, — тихо, но жестко ответил Иосиф.
— Исаак — не убийца.
— Пути Господни неисповедимы. Вчера еще Исаак не был убийцей, но сегодня кто сможет поручиться за него? Лучше, если мы сами выдадим его хасидеям, показав смирение свое, и кротость, и покорность свою. Иначе не миновать беды.
— Исаак — не убийца, — повторил Лот, отставляя чашу и устремляя на Иосифа встречный взгляд. — Раз ты знаешь это, значит, знает и Господь. Он всемогущ и не допустит обличения невиновных. Среди адмийцев нет убийц Хранителя.
— Ты говоришь так, словно твердо знаешь, кто убил, — прищурился Иосиф, также отставляя чашу. Лот повернулся к дочери:
— Разыщи мать и сестру. Скажи: мы уезжаем. Ступай. Девушка послушно кивнула и вышла из дома.
— У ворот стража, — предупредил Иосиф. — Они никого не выпустят из города до тех пор, пока убийца не будет пойман и наказан. Я пытался говорить с ними, но они не желают слушать меня. Хотя… Ты — хасидей, а значит — безгрешен. Тебя, твою жену и твою старшую дочь они, наверное, выпустят, но младшей придется остаться. Она — адмийка.
— Среди горожан нет убийц, — упрямо повторил Лот.
— Разве содомляне сравнялись с Господом, что им стали известны все земные дела?
— Нет. Но я знаю человека, видевшего убийц Хранителя.
— Скажи мне, кто он. — Иосиф посмотрел на Лота. — Пусть свидетельствует, и, может быть, нам удастся избежать большой беды.
— Он не может свидетельствовать.
— Почему?
— Тебе известно почему. Иосиф подумал, выпрямился, уперев руки в колени.
— Исаак? — Лот утвердительно кивнул. — Это ты был вместе с ним у стены?
— Да.
— Он сказал, кто убил Хранителя?
— Да.
— Кто же?
— Возницы, — ответил Лот.
— Он солгал. — Иосиф покачал головой. — Ты сам содомлянин и знаешь: содомляне, гоморрийляне и севаимляне — праведники.
— Как и твои люди, — серьезно парировал Лот.
— Они не убивают.
— Как и твои люди!
— Они живут без греха. Тебе это известно.
— Как и твои люди!!! — Лот подался вперед. — Это мне известно тоже! Пойди в Храм и проси Господа свидетельствовать за Исаака.
— Просить Господа, говоришь ты? — Иосиф усмехнулся. На устах его играло презрение. — Именно такой совет я и ожидал услышать от хасидея. Я многие дни прошу Господа излечить нас. Но Он не слышит меня. Я многие дни втрое прошу Его вывести мой народ из Адмы и забрать в царствие свое. И не получаю ответа! Почему же ты думаешь, что Он откликнется на мои мольбы сейчас? Га-Шем забыл про нас и оставил нас. И неоткуда нам ждать теперь помощи!
— Ты ошибаешься, Иосиф! — сказал Лот тихо. — Ты очень сильно ошибаешься. Но раз я — хасидей, то истинно скажу тебе: Исаак не убивал Хранителя. Это сделали возницы! А теперь иди в Храм и проси Господа свидетельствовать за твой народ. Иосиф отклонился назад, словно хотел получше рассмотреть собеседника.
— А ты? Ты сам станешь свидетельствовать за Исаака, когда они придут за правосудием? — прищурился он.
— Стану.
— Хорошо, — Иосиф поднялся, шагнул к двери, остановился, осматривая улицу и спешащих к воротам жителей, сказал негромко: — Почему Господь так безжалостен к нам? Ведь мы ничем не провинились перед ним. — Затем обернулся к сидящему Лоту и добавил: — Смотри, пришлец‹Пришлец — в Священном писании это слово имеет несколько значений. Здесь — человек, находящийся на чужбине.›. Я поверил тебе. Он шагнул за порог, но свернул не налево, к воротам, а направо, к храму. Подождав немного, Лот тоже поднялся и вышел на улицу. Текущий с неба жар охватил его. Спина сразу стала мокрой от пота, на милоти выступили темные пятна. Лот посмотрел в зеркально-голубое, без единого облачка небо. „Что бы ни говорил Иосиф, а Господь все-таки благоволит адмийцам, — подумалось ему. — В такую жару хасидеи не поедут в Адму. Они подождут, пока солнце опустится ниже. Значит, у нас есть время. Если бы Господь хотел покарать адмийцев, Он не дал бы им времени“. От дома дочери Лот свернул к лачуге Исаака. Уже за несколько метров от двери он почувствовал тяжелый дух, идущий из-за истлевшего полога. Превозмогая неприязнь, Лот откинул занавес и шагнул в дом. Исаака не было. Громоздилась на лежанке куча гнилых тряпок. Стояла грязная чаша, наполненная прокисшим вином, по мутной поверхности которого щедро плавали мелкие мушки. Лот поморщился, вышел на улицу, испытав громадное облегчение. Он отчетливо представлял себе, куда мог направиться сумасшедший. Наверняка туда же, куда этим утром спешили все, — к городским воротам. Еще издали Лот заметил Исаака. Несчастный стоял в стороне от толпы и разговаривал сам с собой, отчаянно жестикулируя непропорционально длинными руками. Конечно, его никто не слушал. На него вообще не обращали внимания. Лот ускорил шаг. Остановившись за спинами толпы, он подождал, пока Исаак повернется в его сторону, и призывно махнул рукой. Толстяк радостно улыбнулся сгнившими губами, если эту гримасу можно было считать улыбкой, и, покачиваясь из стороны в сторону, поспешил к своему благодетелю. Когда сумасшедший приблизился, Лот схватил его за запястье.
