с деревьев, церковь видна на горизонте… Но сейчас лето, и никаких капель, и, как бы меня ни тянуло назад, к церкви, мы идём вперёд, мимо парка и брикета, туда, где сразу за поликлиникой из ворот выезжают грузовики с пивом – «Аливария»! Пивзавод милостию божьей с 1864 года, если верить этикеткам на бутылках.
19
На пересечении Киселёва и Богдановича окнами на проезжую часть, от которой здание отделяет узкий тротуар, плоть от плоти пивзавода, стоит бар. Деревянные лавки, прилавок с вяленой рыбой и комната с жёлобом, в который по стене стекает вода – вот и всё, что сохранила моя память об этом месте. Его мы называли «Аливария», хотя никакой вывески не было.
Теперь вход туда замурован, и никто не проверит, был ли бар на самом деле или это моя память подводит меня, как подводила уже не раз. Потому я освобожу себя от выкладывания подробностей, которые могу придумать просто по инерции, мол, все столики заняты, там сидят седые усатые мужчины, мочат ус в бездонной кружке, затягиваются папиросами, обсуждают работу и своих жён, Лёха берёт нам по пиву, я уговариваю его купить нам каких-то сушёных обитателей рек-морей: сома? леща? кальмара? осьминога?
В течение первой кружки к нам присоединяются Вадим, Костя, Женька, на этот раз без фотика, и Андрей. Мы разговариваем и по очереди ходим в комнату с жёлобом. Шурик сообщает, что не поступил. Это немного огорчает. Лёха сообщает, что хорошо сдал первый экзамен. Это немного удивляет. Костя, который готовился очень серьёзно, и тот сдал хуже. Мне кажется, он недоволен Лёхиным результатом, потому подтрунивает над Лёхиной причёской. Лёха отвечает, что Костя оскорбляет не его, а парикмахера. Меня это не оскорбляет. Меня оскорбляет результат Шурика. Я повышаю голос и говорю, что терпеть не могу всех этих тупых преподавателей. На меня косятся мужики из-за соседних столиков, и я понимаю, что они в общем-то вполне могут оказаться преподавателями. «Пойдём к Дубе», – говорю я.
Мы поднимаемся из-за столиков и отправляемся искать Дубу. На выходе Лёха заявляет, что хочет отлить, но Костя кричит ему, что он дурак, пусть отольёт позже в туалете возле площади Победы, нечего нас задерживать! Лёха подчиняется. Мы переходим Богдановича на красный свет, потому что не можем дождаться зелёного, и идём по Киселёва. Нас много, я обращаю на это внимание. Мы не помещаемся шеренгой на тротуар. Будь я случайным прохожим, обязательно бы перешёл на другую сторону и оказался бы не прав – нас нечего опасаться. Проходи спокойно, прохожий, пока мы идём берегом района жёлтых двухэтажек, которые строили, конечно же, пленные немцы. Мы переходим улицу Куйбышева. Где-то тут возле теперешних «Соседей» впереди начинает показываться обелиск в лесах. Он то исчезает за деревьями, то появляется, но мы этого не видим. Это я подглядел сейчас и вставил для полноты картины. Тогда обелиск показывается зря, а мы спускаемся к площади Победы.
Туалеты у площади постигла судьба обелиска – их закрыли на ремонт. Лёха смотрит на Костю с укоризной, Вадим и я, впрочем, тоже. Ладно, говорит Костя, идите за мной. Мы входим во двор дома «Подвиг народа», во двор, где стоят бытовки тех, кто реконструирует обелиск, во двор, где лет через десять будет галерея современного искусства, а пока только какие-то обшарпанные гаражи, которые все используют с одной только целью. Довольные, мы пролазим в щель между железными стенками, пробираемся к забору троллейбусного депо и очень рады, что есть такие потайные места в городе. Мы даже, кажется, восторгаемся громче, чем нужно. Я, Лёха и Вадим. И тут слышим какое-то шуршание. Шур-шур-шур. Оборачиваемся, ожидая увидеть или Шурика, или Андрея, или Костю, или Женьку, но видим милиционера – не Дубу. Это мордатый мужик лет тридцати, который гадким голосом говорит: «Нарушаем? Выходим, будем разбираться». И шур-шур-шур в обратную сторону. Мы переглядываемся и пробираемся за ним. Выйдя, мы видим ещё двух милиционеров помоложе, один из которых Дуба. Мне становится спокойнее, он нас в обиду не даст.
И вот мы вдесятером стоим у мусорных баков: трое милиционеров, один из которых Дуба, и семеро нас. Не такой я представлял нашу встречу. Дуба пытается объяснить, что он нас знает и может за нас поручиться, нас надо отпустить, говорит Дуба. Мордатый говорит ему: «Отставить, рядовой Дубовик» – и перечисляет статьи, которые мы нарушили. Он говорит, что вообще-то нам полагается административный арест, но, так как за нас ручается рядовой Дубовик, мы можем отделаться небольшим штрафом. Мы переглядываемся и говорим, что у нас нет денег. Тогда мордатый собирает наши документы. Документы есть не у всех, я отдаю свой паспорт, Вадим – студенческий, а Лёха – удостоверение абитуриента.
– Так, что ещё за улица Гая? – глядит на меня мордатый.
Я объясняю, что это рядом, может, он знает бульвар Шевченко. Он отлично знает, известное криминогенное место наш бульвар. Я вспоминаю, что о бульваре действительно такая слава.
– Дурь-хуюрь есть? – с надеждой спрашивает мордатый.
– Разве можно ругаться, вы же милиционер, – говорит Лёха.
– Так, поговори мне тут, я тебе живо бумагу организую, куда ты там поступаешь?
Так как мордатый не может выпросить у нас ни денег, ни дури-хуюри, он грозится отвезти нас в РОВД, на трамвае тут недалеко, уверяет он. У нас нет охоты это проверять, и мы роемся в карманах, выгребаем мелочь, Дуба грустно смотрит на свои ботинки.
– Всё, чтоб я вас больше здесь не видел, – говорит мордатый, забирает Дубу, второго рядового и уходит.
20
«Дурь-хуюрь», – возмущаемся мы. Как они будут нас защищать, когда сами матом ругаются? Мы подсчитываем оставшиеся деньги. Не так и много. Направляемся в магазин, проходя мимо бытовок, натыкаемся на папу и его друга Кузю. Он, оказывается, всё видел и теперь спрашивает, чего они от нас хотели. Я и Шурик вынуждены задержаться – родственные узы. Лёха остаётся за компанию, остальные идут в магазин, мы договариваемся встретиться в парке Горького.
Отец с Кузей заметно навеселе, поэтому не замечают, что и мы не очень трезвые. Мне почему-то не хочется, чтоб отец думал, что я тоже могу выпить. В нас очень мало сходства, мы совсем непохожи.
Кузя ниже отца на целую голову. У него лысина и рыжая бородка, как у Ленина. Он со всей силы хлопает меня по спине, говорит: «Не горбься» – и хохочет. Кузю зовут Толик, но фамилия у него – Кузьминых. Кузя живёт на пятом этаже
