литературы и искусства в Москве хранится и по сей день еще не полностью опубликованный объемистый дневник А. С. Суворина. Среди его трудночитаемых записей под 1887 г. находится мемуарная заметка, посвященная памяти Достоевского. В ней автор дневника вспоминает эпизод их беседы с автором «Братьев Карамазовых», произошедшей 20 февраля 1880 г.
И. Крамской. Портрет А. С. Суворина. 1881
«В день покушения Млодецкого на Лорис-Меликова я сидел у Ф. М. Достоевского», — начинает Суворин.[68] Для сегодняшнего читателя эти имена и это событие нуждаются в комментарии. В конце 1870-х гг. в России началась жуткая эпоха. Страну захлестнула кровавая волна народнического террора. Революционная партия «Народная воля» начала охоту на Александра II, которая 1 марта 1881 г. закончилась гибелью императора от руки бомбометателя Игнатия Гриневицкого (также получившего смертельное ранение во время террористического акта). Жертвами покушений становились и другие высшие чиновники империи. 24 января 1878 г. террористка Вера Засулич, о которой выше у нас уже шла речь, стреляла в петербургского градоначальника генерала Федора Трепова. 2 апреля 1879 г. землеволец Александр Соловьев совершил неудавшееся покушение на российского самодержца Александра II. 5 февраля 1880 г. народоволец Степан Халтурин организовал взрыв в подвальном помещении Зимнего дворца, под столовой, где должен был проходить обед императора с его гостем принцем Гессенским. Только по чистой случайности ни Александр II, ни его окружение на этот раз не пострадали. Но погибли одиннадцать нижних чинов лейб-гвардии Финляндского полка из императорской караульной службы: фельдфебель, унтер-офицер, два ефрейтора, горнист и шестеро рядовых. На Смоленском православном кладбище их похоронили в братской могиле.
Вера Засулич, повторю еще раз, была оправдана присяжными заседателями и освобождена из-под стражи прямо в зале Петербургского окружного суда, к восторгу большинства присутствовавших на процессе. Александр Соловьев был осужден и повешен. Степан Халтурин после совершенного покушения в Зимнем дворце скрылся, в 1882 г. участвовал в убийстве в Одессе военного прокурора генерала Василия Стрельникова, был арестован и тоже повешен.
20 февраля 1880 г., в день, который вспоминает в своих дневниковых заметках А. С. Суворин, террорист-одиночка Ипполит Млодецкий выстрелом из револьвера ранил главного начальника Верховной распорядительной комиссии, в ближайшем будущем министра внутренних дел графа Михаила Тариэловича Лорис-Меликова. По утверждению Суворина, во время встречи ни он, ни Достоевский еще ничего не знали о покушении, произошедшем несколько часов назад. Тем не менее речь у них зашла о политическом терроризме. В частности, разговор коснулся недавнего взрыва в Зимнем дворце. «Обсуждая это событие, Достоевский остановился на странном отношении общества к преступлениям этим. Общество как будто сочувствовало им или, ближе к истине, не знало хорошенько, как к ним относиться», — записал в дневнике свои давние впечатления от этой беседы Суворин.
Покушение И. Млодецкого на графа М. Т. Лорис-Меликова. Гравюра по рисунку Г. Гедерстрёма. 1880
Вдруг Достоевский сказал: «Представьте себе, что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и всё оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: „Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину“. Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и своего голоса». «Как бы мы с вами поступили? — обращается Достоевский к Суворину. — Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились бы к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы?»
Суворин записывает этот разговор спустя семь лет после того, как он состоялся. Но его волнение и волнение его собеседника ощутимо прослушивается в этой позднейшей записи.
«— Нет, не пошел бы… — отвечает он.
— И я бы не пошел, — вторит ему Достоевский. — Почему? Ведь это ужас. Это — преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить. Я вот об этом думал до вашего прихода… Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать. Причины основательные, солидные, и затем обдумал причины, которые мне не позволяли бы это сделать. Эти причины — прямо ничтожные. Просто — боязнь прослыть доносчиком. Я представлял себе, как я приду, как на меня посмотрят, как меня станут расспрашивать, делать очные ставки, пожалуй, предложат награду, а то заподозрят в сообщничестве. Напечатают: „Достоевский указал на преступников“. Разве это мое дело? Это дело полиции. Она на это назначена, она за это деньги получает. Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаяния. Разве это нормально? У нас всё ненормально, оттого всё это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых».
Удивительные вопросы! И удивительные признания! Ведь перед нами Достоевский, создатель антинигилистического романа «Бесы», который радикальная пресса как раз и заклеймила как донос автора на молодое поколение революционеров, его сотрудничество с властью. И ведь не вымышленные романистом, а реальные погибшие от бомбы Халтурина одиннадцать нижних чинов Финляндского полка, ни в чем не повинные простые русские мужички в солдатской форме к моменту беседы с Сувориным уже лежат в братской могиле на Смоленском кладбище… Однако, с другой стороны, и Александр Соловьев, террорист, покушавшийся на жизнь помазанника Божия Александра II, уже казнен повешением на Смоленском поле, традиционном месте публичных казней на Васильевском острове, и его тело зарыто без знаков погребения на острове Голодай… «Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление. Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье. Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу или как-нибудь, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения… А тут, всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно; тут приговор, и в том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то мука и сидит, и сильнее этой муки нет на свете… Нет, с человеком так нельзя поступать!» — ведь это тоже написано Достоевским, автором романа «Идиот». И говорит это князь Мышкин, столь близкий автору «положительно прекрасный человек»…
Степан Халтурин, террорист. Фотография конца 1870-х гг.
Похороны на Смоленском кладбище жертв взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г. Гравюра по рисунку С. Шамоты. 1880
Вот коллизия, лежащая в основе бурных нравственных переживаний, которые вызвала в душе Достоевского воображаемая сцена у витрин магазина Дациаро. Этот вымышленный эпизод даже в передаче А. С. Суворина обрисован так выразительно, что есть исследователи, которые готовы допустить, что подслушанный разговор двух террористов, заложивших
