просвета. В душе моей возникло гнетущее чувство, будто поселения, где я оказался, находится в плену у леса. Древняя поросль не дает никому сбежать, а сама все ближе и ближе подкрадывается к городу, пожирая один дом за другим. Нет, это явно не город зла, это умирающий мир. Наверное, именно такие образы появлялись в моем воображении в раннем детстве, когда мама рассказывала мне страшные истории про мир вне больших городов. Во многом те возникшие в сознании картины были правдивы, как оказалось в итоге.
Я шел по разрушенной улице, по дороге, разбитой корнями, что выползли из земли. Вокруг рыскали тени. Все время на одной и той же дистанции, словно боясь подойти поближе, либо играя со мной. Тени всегда появлялись в краешке глаза, и как только я поворачивал голову, они перемещались быстрее света. Люди, что изредка попадались мне на пути шарахались и убегали прочь, крича в ужасе. Кого они испугались, неужели меня? А сами они потрепанные, худые, бледные. Глаза их глубокие и темные. Люди в городе зла вызывали отторжение, эти вызывали жалость. Я пришел на окраину города — дальше только лес. Тут по мне пробежали мурашки, я замер в предчувствии грядущего осознания чего-то страшного. И тут оно пришло, пробежало сквозь меня волной холода, словно ветер поднял вверх облако снега. Я стал узнавать расположение домов, сами постройки, стал узнавать местность. Мысль молнией сверкнула у меня в голове: “я нахожусь посреди родной улицы”. Место, где я провел свое детство, было разрушено, но узнаваемо. Неужели такая судьба ждет Хартфорт? Природа возьмет свое, поглотит нас всех? А мы, люди, что только начали осознавать свою силу, будем прятаться как крысы, жить в страхе и в осознании скорой кончины? Не такое будущее я бы хотел для человечества. Мы жили так века. Живем так и сейчас, только лишь в больших городах за высокими стенами можем мы чувствовать себя в полной безопасности. Непоколебимые стены рухнут, камень обратится в пыль, корни взорвут дороги и обрушат мосты. Вот, что говорил мне сон.
В желании найти родной дом, посмотреть, что с ним стало, я свернул в переулок. Вот тут была лавка башмачника, вот здесь — флорист. Я помнил эти улицы в зелени весны, помнил их заставленными баррикадами. Помнил в огне и во вьюге. Но сейчас, в этом странном сне, на Хартфорт обрушилось самое страшное бедствие — время.
В переулке я наткнулся на мужчину с ребенком. Сначала они попытались свернуть в сторону, однако по бокам были каменные стены, покрытые мхом. Идти им было не куда. О какой страх передо мной был в их глазах! Но почему? Тут отец ребенка пал на колени и начал умолять меня о пощаде. Я опешил и не знал, что делать. Я посмотрел на его сына и обомлел. Восьмилетний пацан начал подавать мне сигналы. Показывал на отца, затем проводил пальцем у горла. Я понял, что он просил меня убить его отца. Тут мужчина погружает свою руку вглубь плаща и достает оттуда сияющий кристалл невероятной чистоты. Казалось бы, такой светлый и яркий объект попросту невозможен в мире сумерек. Он кладет кристалл в мою руку. Вижу, что мужчина плачет. Я принимаю кристалл. В это время малец сзади мужчины берет булыжник с дороги и с размаху бьёт своего отца по голове, размозжив его мозги по мостовой. После этого ребенок начал рыдать и обвинять меня в бездействии. Обвинять в том, что ему пришлось самому это сделать.
На этом моменте я проснулся. Еще долгое время я размышлял о том, что хотел себе я сказать этим сном? В один момент, прямо перед тем, как снова заснуть меня посетил интересный вопрос: я видел других людей, но не видел себя, а люди меня боялись пуще смерти, так кем я был в этом сне? Если бы я был собой, я не напугал бы этих несчастных. Значит я предстал для них в неком ужасном, невообразимом облике. Не был ли я той самой неостановимой силой, что разрушила город? На мгновение я почувствовал себя самим временем.
То, чего никто не должен был видеть
Кто-то стучится в дверь на первом этаже. Стучится долго и настойчиво. А я не хочу идти и открывать ему дверь. Я хочу спать. Постель обнимает меня, убаюкивает. Какое мне дело до того, кто пришел ко мне? Да и кому вообще понадобилось приходить к смотрителю маяка?
Нет, подождите. Я же на маяке. Страх наполняет мое сердце. Кто-то попал на остров и сейчас стучится к нам. Вскакиваю с постели и ищу глазами Вортекса. Его нигде нет. Кроме того, комната не та. Я точно помню, что засыпал в круглой комнате на маяке. А тут просторная спальня, да и кровать одна, приличная такая. Из окна падают лучи солнца, проходящие сквозь пыль. На подоконнике благоухают цветы.
Я подхожу к окну и раскрываю шторы. Передо мной открывается красивый вид на горную долину. Я больше не на маяке. Мне требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Стук тем временем не прекращается. Одеваюсь и спускаюсь быстрыми шагами вниз. Пытаюсь аккуратно подсмотреть в окно, кто там ждет меня, но не получается, на крыльце никого не видно.
Осторожно подхожу к двери. Волосы встают дыбом, по спине пробегает холодок. Дыхание учащается, сердце бешено стучит. Что-то внутри меня кричит мне не открывать дверь. Не открывай, игнорируй. Если ты откроешь дверь, назад пути уже не будет. Ты увидишь то, что никому нельзя видеть. Это будет крах, конец. Один взгляд, и ты покойник.
— Да сколько можно спать! — раздается женский голос из-за двери, молодой женский голос, почти детский. Немного расстроенный, нетерпеливый, — Винсент, открывай.
Я не узнаю голоса, но все же мне он кажется знакомым. Внутренний страх тем временем все нарастает. С другой стороны, это всего лишь какая-то девчонка, что плохого она может мне сделать?
— Кто ты? — спрашиваю её я.
— А, проснулся. Что так долго игнорировал? Пошли гулять!
— Кто ты такая?
— Не притворяйся, Винсент, открой дверь. Или ты еще голый? Тогда не открывай, я подожду!
Всё, хватит открываю дверь. На пороге вижу девушку невысокого роста с длинными каштановыми волосами. Она мне мило улыбается. Никогда её в жизни не видел, но кажется, что я её знаю. При этом внутри появляется чувство чего-то неправильного. Словно её не должно быть здесь.
— Что ты тут делаешь? — спрашиваю её я, — такой красивой девушке не место на маяке.
— Маяке? Ты совсем рехнулся. Тебе
