— Лёха сделал рукой жест, которому позавидовала бы Екатерина вторая, отпускающая посольство побежденной страны. Нет, все-таки было что-то хорошее в этом позднем СССР. Когда это сотрудника органов так обслуживали на его памяти? Да никогда! Вежливость проявляли, как и ко всем клиентам, но такого раболепия он не удостаивался никогда за все двадцать лет своей службы. Нет, ему тут начало нравиться. Ведь Рай — он и есть Рай.
— Приятного отдыха, товарищ начальник, — сказал тот. — Но помните, я вас предупреждал.
Лилька появилась минут через двадцать, когда Лёха уже влил в себя сто пятьдесят вискаря. Приятная истома, что сопровождает употребление этого напитка, сильно отличалась от привычного водочного удара по мозгу. Лёха любил виски, когда был живой. Хотя и сейчас, по всем ощущениям, он был живее некуда, и это его удивляло. Легкое тепло, что разлилось по организму, настроило его на миролюбивый лад, и он почти с удовольствием обозревал местный немудреный антураж и публику.
А прямо перед проходил излюбленный ресторанный аттракцион, когда пьяные в дым мужики из Магадана на спор пихали купюры в саксофон. Выигрывал тот, у кого музыкант уже не мог выдавить ни звука. Выиграл, конечно же, саксофонист, но он предусмотрительно молчал и, распихав купюры по карманам, наяривал на своем инструменте что-то бойкое. Барабанщик и пианист смотрели на него с затаенной ненавистью, проклиная про себя родителей, отдавших их не в тот класс музыкальной школы.
Лилька вошла в зал, и мгновенно притянула к себе все внимание. Она была чудо, как хороша. Прелестное лицо с нежной юной кожей, которую легким румянцем покрыло южное солнце, красиво очерченные губы, стройные ноги и высокая упругая грудь, что волнующе колыхалась при ходьбе. Мужики смотрели на нее с вожделением, а женщины — с плохо скрываемой ненавистью. Обычная история в любом ресторане Геленджика, которая происходит пару раз за вечер.
Лилька прошла через весь зал к столику Лёхи, и присела, закинув ногу на ногу. Настроение в зале немного переменилось. Теперь мужики люто завидовали Лёхе, а Лильку местное бабье продолжало ненавидеть по-прежнему. Хоть что-то в этом мире остается неизменным.
— Привет! — грудным воркующим голосом сказала девушка. — Я Лиля!
— Алексей, — представился майор. — За знакомство?
— Я — шампанского! — не стала ломаться та.
Завязался разговор ни о чем, как это и бывает в ресторанах на юге. Лёха рассказывал, как ему казалось, смешные анекдоты, а девчонка заливисто смеялась в нужных местах, показывая прелестные ямочки на щеках. Он делал ей комплимент за комплиментом, а она принимала их, как должное, не пытаясь кривляться и скромничать. Она была необыкновенно притягательна, кратно умножая эффект от виски, что Лёха вливал в себя стакан за стаканом. А вечер набирал обороты.
— Потанцуем? — весело спросила она, когда заиграла медленная музыка.
— Потанцуем, — схватил ее за руку какой-то пьяный тип, в котором, судя по всему, сидело куда больше, чем ноль пять.
— Отвали, — ледяным тоном сказала Лилька, и посмотрела ему прямо в лицо.
— Да ладно, чё ты, я ж просто потанцевать… — растерянно сказал парень и слился без следа, стыдливо прикрывая мокрое пятно на брюках.
— Пойдем, Лёша, — мило сказала она Петрову, потянув его за собой.
Лёха топтался перед эстрадой, обнимая самую красивую и желанную девушку из всех, что когда-либо встречал в своей жизни. Он хотел впиться ей в губы прямо тут, и его обуревало совершенно невероятное возбуждение.
— Убежим отсюда? — спросил он ее.
— С тобой — хоть на край света, — прошептала она ему, растопив своим взглядом последние остатки разума, что еще присутствовали у Лёхи. — Можно ко мне. Я живу тут недалеко, а мама в санаторий уехала, по профсоюзной путевке.
Леха кинул червонец на чай, и, подхватив девчонку, пошел на выход, прожигаемый насквозь завистливыми взглядами мужской половины. Дамы, впрочем, исчезновению конкурентки были только рады, чего даже и не думали скрывать.
Таксист появился, как по мановению ока, стоило лишь только Лильке поднять руку. — Курортная, двадцать пять, — небрежно бросила она. Они самозабвенно целовались, даже когда машина уже стояла у дома, а водитель свирепо пялился на них.
— Шеф, не серчай! — кинул ему червонец Лёха. — Не видишь, любовь у нас.
— Чё? — глупо вылупил глаза таксист. Он явно знал Лильку куда лучше, чем майор Петров. И, уж точно, дольше. Но червонец исчез в его лапе с той скоростью, что вновь навеяла Лёхе мысли о цирке. Арутюн Акопян удавился бы от зависти, он точно не смог бы этого повторить.
Они продолжили целоваться в воротах небольшого домика, потом во дворе, а уже в доме поцелуи перешли в нечто большее. Они не успели даже дойти до кровати из дефицитного румынского гарнитура, который стоял в спальне. Впрочем, до нее они все-таки добрались, потому что Лёха был в ударе. Он был пьян и от виски, и от близости с неописуемо красивой женщиной, а желание вспыхивало снова, раз за разом, чего, откровенно говоря, в его жизни еще не бывало. Лёха никогда не был замечен в подобных подвигах на любовной почве. Служба…
* * *
Шесть дней до Апокалипсиса
За окном уже рассвело, когда, вдруг Лиля растерянно прошептала опухшими от поцелуев губами.
— Что-то я ничего не чувствую…
— Это сейчас было довольно обидно, — сказал ей Лёха. — Но, если хочешь, можем повторить.
— Очень смешно, — Лилька рывком села на кровати и пристально посмотрела на Лёху. — Да ты кто такой, вообще?
— Я Алексей, забыла? — растерянно ответил Лёха. Все это напоминало дурную шутку.
— Иди в жопу, шутник хренов, — взвизгнула эта прелестная девушка. — Ты кто такой, я спрашиваю? Ты почему еще жив? И почему я пустая?
— Ты это о чем? — приподнялся на локте Лёха. Девушка была вроде та же самая, но совсем другая. В лице появилось что-то жесткое, а взгляд, и вправду, пробирал до костей. Прекрасное лицо стало ужасным, и опер сам не мог понять, что его пугает больше, вертикальный зрачок внезапно ставших зелеными глаз, или когти, которыми заканчивались ее пальцы.
— Ты бес, что ли? — снова взвизгнула она. — Вот я дура! Ты же меня выпил всю, сволочь!
— Не пил я тебя, — попытался сопротивляться Лёха. — Лизал, было дело. Даже покусывал иногда, но не пил.
— Метку свою покажи! —
