Утомленный голос проговорил:
— Войдите!
Мегрэ оказался лицом к лицу с сыном Брауна, тем самым, что отвечал за прием шерсти в Европе.
Без возраста. По всей видимости, лет тридцать, но с таким же успехом можно дать и сорок. Высокий, худой, с гладко выбритым, но уже морщинистым лицом. Строгий костюм и черный галстук в белую полоску, украшенный жемчужной булавкой.
Ни малейшего намека на беспорядок или растерянность. Ни одного торчащего волоска. И голос ничуть не дрогнул, когда он увидел посетителя.
— Вы не могли бы подождать немного? Я быстро…
Располагайтесь…
Машинистка сидела за столом в стиле Людовика XV.
Секретарь что-то говорил по-английски в телефонную трубку.
А младший Браун додиктовывал также по-английски каблограмму, в которой шла речь о процентах потерь, вызванных забастовкой докеров.
— Господин Браун… — позвал его секретарь и протянул телефонную трубку.
— Алло!.. Алло!.. Yes!..
Он долго слушал, не прерывая собеседника ни единым словом, а затем, перед тем как повесить трубку, коротко бросил:
— No!
И, нажав на электрический звонок, повернулся к Мегрэ:
— Портвейн?
— Нет, спасибо.
Но когда появился метрдотель, Браун тем не менее заказал:
— Один портвейн!
Все это он делал без спешки, но с озабоченным видом, как будто предполагал, что от его малейшего поступка к жеста, даже от самого незначительного движения мышц лица зависела судьба мира.
— Попечатайте у меня! — попросил он машинистку, указав ей на соседнюю комнату.
И обратившись к секретарю, добавил:
— А вы позвоните прокурору…
Наконец он сел и со вздохом положил ногу на ногу:
— Устал. Так это вы ведете следствие?
Пододвинул к Мегрэ бокал портвейна, принесенный слугой.
— Нелепая история, не правда ли?
— Не такая уж и нелепая! — проворчал Мегрэ далеко не самым любезным тоном.
— Я хотел сказать — неприятная…
— Разумеется! Всегда неприятно получить нож в спину и умереть…
Молодой человек нетерпеливо поднялся, распахнул дверь в соседнюю комнату, сделал вид, будто отдает какие-то распоряжения на английском языке, затем вернулся к Мегрэ и протянул ему портсигар.
— Спасибо! Я курю только трубку…
Браун потянулся к столику, где стояла коробка с английским табаком.
Только крепкий, дешевый! — заметил Мегрэ и вытащил из кармана собственную пачку.
Браун большими шагами заходил взад и вперед по комнате.
— Вы знаете, не так ли, что мой отец вел очень… скандальный образ жизни…
— У него была любовница!
Не только! И многое другое! Вам нужно все знать, чтобы не совершить… как это по-вашему? Промашку…
Телефонный звонок прервал его. Подбежавший к аппарату секретарь ответил на этот раз по-немецки, и Браун замахал ему отрицательно руками. Секретарь говорил довольно долго. Браун уже начал проявлять признаки нетерпения. И поскольку конца беседе не предвиделось, подошел к нему и, взяв из его рук трубку, положил на рычаг.
— Отец приехал во Францию давно, без матери… И он нас почти что разорил…
Браун не мог устоять на месте. Продолжая говорить, он закрыл дверь за секретарем. Затем коснулся пальцем бокала с портвейном.
— Вы не будете пить?
— Нет, спасибо!
Младший Браун нетерпеливо передернул плечами.
— Над отцом взяли опекунство… Моя мать очень страдала… И много работала…
— А, так это ваша мать вновь поднимала дело?
— С моим дядей, да!
— С братом вашей матери, конечно!
— Yes! Мой отец потерял… достоинство, да… достоинство… Но лучше, если об этом будут как можно меньше говорить… Вы понимаете?..
Мегрэ все время неотрывно смотрел на молодого человека, и того это явно выводило из себя. Тем более, что Брауну никак не удавалось разгадать смысл тяжелого взгляда комиссара. То ли он ровным счетом ничего не значил, то ли, наоборот, в нем таилась страшная угроза?
— Один вопрос, господин Браун. Господин Гарри Браун, как я вижу по надписям на вашем багаже. Где вы находились в прошлую среду?
Прежде чем молодой человек ответил, он дважды прошелся по комнате.
— А что вы хотите этим сказать?
— Ничего особенного. Я только спрашиваю, где вы были.
— Разве это важно для следствия?
— Возможно, да, а возможно, и нет!
— Если не ошибаюсь, встречал в Марселе «Гласко».
Судно с шерстью из Австралии, которое сейчас находится в Амстердаме и не разгружается из-за забастовки докеров…
— Вы не видели вашего отца?
— Нет, не видел…
— Еще один вопрос, последний. Кто занимался рентой вашего отца и какова она была?
— Я! Пять тысяч франков в месяц… Вы хотите рассказать об этом в газетах?
За стеной по-прежнему раздавался треск пишущей машинки, звоночек в конце каждой строчки и стук каретки.
Мегрэ встал, взял шляпу.
— Благодарю вас!
На лице Брауна выразилось крайнее удивление.
— И это все?
— Все… Благодарю вас…
Снова зазвонил телефон, но молодой человек продолжал стоять на месте, будто и не собирался снимать трубку. И смотрел, не веря своим глазам, как Мегрэ направляется к двери.
Наконец судорожно схватил лежавший на столе конверт:
— Я тут приготовил немного на нужды полиции…
Но Мегрэ был уже в коридоре. Вскоре он спустился по роскошной лестнице и пересек вестибюль в сопровождении лакея в ливрее.
В девять часов он поужинал в полном одиночестве в ресторане гостиницы «Бекон», листая телефонный справочник. И трижды заказывал телефонный разговор в Канн. Только на третий раз ему ответили:
— Да, это здесь недалеко…
— Вот и замечательно! Будьте так любезны, передайте госпоже Жажа, что похороны состоятся завтра в семь часов в Антибе… Да, похороны… Она поймет…
Немного походил по комнате. Из окна, в пятистах метрах, виднелась белая вилла Брауна с двумя освещенными окнами.
Хватит ли у него сил?..
Нет! Ему так хочется спать!
— А у них, случайно, нет телефона?
— Есть, господин комиссар! Мне им позвонить?
