мертвое. Люди сделали фетиш из жизни — на словах, по факту и в малом не дорожа чужой жизнью, а иногда и своей. Похороны придумали те, кто не до конца понимает, что такое смерть.
— Что же, и в вашем мире всё это остается безнаказанным?
— Это твой мир, Гонзо. Ну почему же, бывает по-разному.
— Совершенно все из них должны быть уничтожаемы, так?
Острый огонек интереса, переходящий в сталь, мелькнул в блеклых, добрых глазах Новака:
— Отчего же… Хищнецы — это хищнецы. А есть и простой хитин, безобидный. В смысле, там ты увидишь во вроде как человеческом обличье какую-то лишнюю деталь. Пунктуальность, тщательность, сухость в эмоциях, грацию, точность, но чрезмерные. Любовь к сладкому, опять же. Или любовь к дерьму. Многих выдает именно патологическая любовь к дерьму.
— А таким условно безобидным зачем мимикрировать?
— Так чтоб не уничтожили люди добрые, именно за чуждость. Человек — существо косное, инакоразвитых существ не приемлет. Тебе редкое умение досталось, ты их видишь.
— Можешь сказать, почему так вышло?
— Нет. Мне ни разу в жизни не встречалось подобного паразитизма.
— Ну, почему паразитизм… скорей, симбиоз.
— Тебе видней.
Не то, чтобы ему тогда, пять лет назад, вообще что-то было видно, но кое о чем подозревал, просто не сказал Новаку, потому что не хотел признаваться и себе. Уточнил:
— Это потому, что — она?
— Потому что она… да.
Глава 8 Имаго живут недолго
Пепа смотрел на него со странным выражением лица. Жалел, сострадал, тяготился обществом, прикидывал, куда аккуратней воткнуть булавочку? Хрен его разберешь, энтомолога.
— Мне все время хочется, чтобы ты меня разбудил, Новак…
— Не получится. К сожалению, а то я бы непременно… Но нет. Но ты не горюй, у твоего положения много плюсов.
— Это какие же? Попасть в твою коллекцию, остаться сохранным?
— Я не коллекционер, я практик, Гонзо. Но если тебя привлекает такая будущность — познакомлю. Я о другом. Ты соскочил в полшаге от того, чтоб получить инициацию с liebe, я правильно понимаю? Не отвечай, если бы не соскочил, она была бы жива. Похоже, у тебя могут открыться все возможности трансмутанта без налагаемых на такового проблем и осложнений.
— Трансмутант — это звучит гордо. Скажи мне вот что… мимикрия… прекрасно. Но вижу я их настоящих, твоих хищнецов, и они, сука, гигантские. Допустим, я не на игле, и не псих, окей, просто предположим это сейчас. Просто допустим, что это так, хотя я уже не уверен. Так вот, Пепа… зачем им крылья?
— Как зачем? Они и у тебя есть.
— То есть, в смысле, они могут летать? Я могу летать. Нифига себе.
— Можешь? Ты вообще-то — элита боевой авиации… ну, среди хищнецов, конечно.
Так, тут никакой косяк не поможет. Встал, посмотрел на себя, на Новака, на себя снова… во всяком абсурде следует идти до конца, чего уж.
— Я видел отупевшую от крови самку слепня в зале ожидания Хитроу, Пепа. Нафига хищнецам человеческая авиация, почему никто… гхм… не пользуется собой, раз они могут летать?
— Чтобы вскрыться? Хищнецы не обладают невидимостью. Пищевого ресурса на всех не хватит, если пугать пищевой ресурс. Это правило охоты — находиться в засаде. Ты охотился когда-нибудь?
— Если только на женщин. Ну, когда еще был человеком… В смысле, она убегает, я догоняю, всё ко взаимному удовольствию, правила оговорены.
— Ну вот. Как по-твоему, даст тебе кто-нибудь, если увидит твою истинную природу?
Гонза поперхнулся. Вопросец был тот еще. И порядком бил по самооценке, которой он пользовался в прежней жизни. А Эла? Эла как? Она видела его истинным?
Буркнул:
— Понятно.
Хотя ничего ровным счетом понятно не было. Ни тогда, ни теперь. Уточнил:
— И что, те, кто дают, они видят во мне что-то такое? Или как?
— Или как. Запомни один простой принцип: те, кто стремится к тебе — такие как ты. Те, к которым стремишься ты — твоя еда. И не ошибешься. Но не льсти себе. Это мир — наш мир — в котором правят самки, женщины. Самцы тут куда безобидней и опасны только на фоне прочих самцов. Если тебя не захотят, тебя убьют. Так что не нарывайся, не выпендривайся перед матками, Гонзо… хотя кому я говорю.
— Все так плохо?
— Ладно, может, и проскочишь.
— Хорошо. Живой биомассе не вскрываться, своих шухериться. Но я бы попробовал… чем это отличается от пилотирования легкого самолета. Тренировочные сборы-вылеты, чисто для своих, бывают? Хищнецовый аэроклуб?
— Есть международная энтомологическая конвенция, Гонзо. И нет дураков ее нарушать. Она заключена после Второй мировой по итогам существенного снижения кормовой базы в Европе, и о нарушителях сразу донесут в надзорный комитет. Это подсудное дело. Хищнецам нельзя обнаруживать свою природу для корма, нельзя и разрушать ресурс необдуманными, грубыми действиями. Стратегия эксплуатации успешна, если ресурсов много, но когда они заканчиваются или идти больше некуда, более устойчивыми оказываются популяции, которым свойственна бережливость. Если ты подкармливаешься с баб, меняя ресурс на ресурс, к тебе не прикопаются. Еще хороший способ — сотрудничать, что я тебе, вообще-то, и предлагаю.
— Как судят нарушителей?
— Судят их телесную личинку. Не имаго. Мы же мимикрируем под мир нашего корма.
— Я не должен спрашивать об объеме мимикрии, так? Ах да, каждый десятый же…
Пепа помялся:
— Ладно, только тебе! Сталин был самкой муравья. Колония погибла два раза, первый в результате видовой конкуренции, второй от внешнего вируса. Ну, и разные страны по-разному контролируют энтропию систем. Абортирование плода женского пола в Китае и было связано с тем, что королев не должно рождаться слишком много, дабы не провоцировать войн. Но вмешались эти долбанутые, защитники животных, и практика была прекращена. Ты ж понимаешь, мы существуем на тонкой границе, расшатывать которую не рискует практически никто. Имаго живут недолго. Строго говоря, именно поэтому у Элы не было шансов. Мало кто рискует полностью вскрываться, да и хлопот потом не оберешься с формированием общественного мнения среди еды — о произошедшем. Строго-настрого запрещено пугать еду, пойми.
— Тогда зачем это всё? Неужели нельзя было оставить так… чтобы она сама.
— Потому что жертв было бы много, много больше, несказанно больше, Гонзо… и ты бы точно не захотел увидеть то, во что она превратилась бы. Сама она не могла справиться, а научить было уже некому. И, наверное, это лучшему.
— Сейчас ты мне скажешь, что всё было к лучшему.
— Всё было как было.
Гонза не задумывался, почему хищнецы должны быть уничтожаемы непременно, и как это произойдет. Он просто не хотел повторения
