свою очередь уничтожит материалы, которые сама и сфабриковала. Но журналист оказался на удивление крепким и духовитым. Он категорически отверг предложенную сделку и все время требовал адвоката. Да еще и начальство журналиста подсуетилось — о происшествии узнали в ЦК.
И вот, усталый и раздраженный голос уже спрашивает из телефонной трубки у самого Григория Степановича:
— А что у вас там за ситуация с этим журналистом?
И Григорий Степанович поспешно отвечает:
— Я разберусь! На личный контроль возьму! Милицейское самоуправство…
Но раздраженный и усталый голос не дал договорить, перебил:
— Мы уже сами разбираемся…
Проклятого журналиста пришлось отпустить. И ко всему прочему — местная номенклатура ждала проверяющих из ЦК и соответствующие оргвыводы. Григорий Степанович с горя запил — он прекрасно понимал, что скорее всего лишится должности. Под большим вопросом была и должность моего отца, как креатуры Григория Степановича.
— Такие дела… — сказал отец, рассказав эту грустную историю.
— И что думаешь делать? — спросил я.
Отец откашлялся.
— А знаешь, — сказал он с внезапным подъемом, — я даже и рад, в какой-то степени. Облегчение чувствую. От нас народ уходит. Из горкома и из обкома даже. Сначала понемногу уходили, а теперь… Многие идут в этот ваш… бизнес.
— Немыслимо, — сказала маменька, качая головой. — Чтобы человек уволился из системы… Да еще самостоятельно… Люди годами работали, только чтобы туда попасть… А теперь все разбегаются.
— Да… — сказал отец.
— Так что делать-то думаешь? — снова спросил я.
Отец отхлебнул еще из бокала и сказал:
— Есть возможность получить землю. Десять соток, под строительство дома. Хорошее место «Золотая роща» — речка, чернозем и до города рукой подать…
— Место, действительно, неплохое… — сказал я.
А папенька-то, оказывается, не такой уж нестяжатель, каким всегда хотел казаться…
— Построим дом, сад посадим… — сказал отец. — Не нам, так детям, внукам… — он испытующе посмотрел на меня. — Средства на постройку… мы кое-что скопили с матерью, стройматериалы достанем… А у тебя как идет эта… коммерция?
— Нормально идет, — сказал я. — На стройку хватит, за это не беспокойся.
— Хорошо. — Он кивнул и разлил по бокалам остатки коньяка. — Если я чем-то смогу помочь… Ты меня понимаешь?
Я кивнул.
— Я не очень разбираюсь в этой вашей деятельности, но сейчас, когда все заканчивается… Если чем-то могу помочь — скажи. А теперь давайте выпьем за новую жизнь.
И мы выпили за новую жизнь.
— Генерала тоже снимут? — поинтересовался я, как бы между прочим.
— Уже отстранен, — сказал отец. — За грубое нарушение социалистической законности. И районный прокурор тоже, он ордер на арест журналиста выписал. Городской не захотел, отказался — битый мужик, так они районного уломали. И завотделом, который с журналистом договориться пытался — тоже отстранен. Полетели головы…
— На ровном месте, — вздохнула маменька. — Такие неприятности, столько горя…
А я напряженно думал. Железо нужно было ковать пока горячо.
— Сколько ты еще проработаешь? — спросил я отца.
Тот неопределенно мотнул головой.
— Пока комиссия… Потом пленум обкома. Пока определятся… с новой кандидатурой. Сейчас это все не так быстро… Может два месяца, может больше. Но минимум — два месяца.
— Хорошо, — кивнул я. — Скажи, а в финансовой сфере, в госбанке у тебя есть товарищи? Люди, которые бы помогли решить вопрос!
— Я подумаю, — сказал отец. — Подумаю, посоветуюсь. И тебе позвоню. И еще…
— Да… — сказал я устало.
— Я надеюсь, что ты очень хорошо понимаешь, что делаешь.
— Я очень хорошо понимаю, — сказал я.
Мы пристально посмотрели друг на друга, и отец сказал:
— Знаешь, Алексей… последнее время я тебя не узнаю.
— Да просто вырос, — улыбнулась маменька.
И она была, конечно, права…
Орловский позвонил через неделю после нашего разговора с Петром Петровичем. Его звонок застал меня в нашей конторе, где я скучал, разгадывая кроссворд. Александр Сергеевич был деловит и загадочен.
— Алексей? Не занят? Через час подъезжай в банк, если не занят. Есть хорошие новости для вас!
— Подъеду, — сказал я, сильно сомневаясь, что у Саши есть хорошие новости. По всему видать — обложил его чекист Петр Петрович незримыми ленточками, так что Саше не с чего особо веселиться…
В банке Орловский был само обаяние.
— Садись, старик! Чай, кофе, может чего покрепче?
— Спасибо, — сказал я. — Ты рассказывай, чего стряслось.
Орловский самодовольно улыбнулся.
— Есть хорошие новости для вас! Просто отличные!
— Ну так говори уже… — Я начинал терять терпение.
— По компьютерам мне удалось договориться с Юриком. Отдаст без наценки. Компьютер за девятьсот баксов выходит, можешь себе представить⁈
— Офигеть, — сказал я безразлично.
Орловский немного подвис. Я должен был изображать бурную радость, но не изображаю. А вообще — сообразительный малый, умеет считать. Делает скидку на компьютеры тысяч на сорок, а взамен — попросит о содействии в сделке на два миллиона. Партнер хренов. Я кипел благородным негодованием, и, похоже, что это было видно.
— Я не понял, старик, ты что, не рад, что ли? — озадаченно спросил Орловский.
— Да рад, рад… — ответил я мрачно. — Ты извини, день сегодня такой… Магнитные бури, наверно.
— А-а-а… Бывает. Кстати, компьютеры через два дня приедут, готовьтесь встречать. И бабки готовьте.
— Всегда готовы, — сказал я. — Саш, если у тебя все, то я поеду, ладно? Башка чего-то совсем того…
— У меня анальгин есть, — заботливо предложил он. — И хотел еще один вопросик обсудить. Если ты не против…
Ага, вот оно самое начинается.
— Спасибо, не люблю анальгин,- отказался я. — А вопросик… Если срочно, то обсудим, конечно.
— Вообще-то срочно, — сказал он. — То есть, не то чтобы горит, но…
— Я тебя понял, Саша… Говори.
И Саша стал говорить.
— Слушай, старик, — сказал он, заговорщицки снижая голос, — тут нарисовалась одна тема… Есть возможность взять металл у нас на меткомбинате и продать в загранку. Продавец есть, металл хоть завтра отгрузит. Покупатель есть — «финики», там фирма серьезная, европейского уровня. Тонна выходит сто пятьдесят долларов. Тонн пятьсот загоним на пробу, на первый раз, а от них привезем те же компьютеры, видики, телефоны фирменные. Как тебе перспектива, а?
— Сильно! — сказал я.
