Один из них подошел к лавке и начал разглядывать Нобби.
— Нет.
— Да.
— Не думаю. Если да, то я не обратил внимания.
Полицейский повернулся к напарнику.
— Оставим пока труп на месте. Посторожишь здесь, ладно?
— Да.
— Потом тебе скажут, что делать дальше. Идемте со мной, Гудвин.
Он протопал к двери, открыл ее и пропустил меня вперед. Подойдя к машине, он устроился за рулем и позвал меня:
— Запрыгивайте.
Я не шелохнулся.
— Куда надо.
— Извините, — с видимым сожалением сказал я, — но я должен знать, куда именно. Если в Уайт-Плейнз или в участок, то нужно иметь приглашение, составленное по особой форме. В противном случае вам придется тащить меня силой.
— Нет, но я знаю адвоката.
— Очень рад за вас. — Он наклонился в мою сторону и прогнусавил:
— Мистер Гудвин, я еду в Берчвейл, имение миссис Рэкхем. Не окажете ли любезность составить мне компанию?
— С превеликим удовольствием, премного благодарен, — задушевно проворковал я и залез в машину.
5
Остаток ночи от половины первого до самого рассвета я провел настолько бездарно, что уж лучше бы оставался дома в постели. Я сумел выяснить лишь то, что девятого апреля солнце встает в 5:39, хотя и здесь я не готов присягнуть, поскольку не уверен, что наблюдал настоящий горизонт.
Лейтенант Кон Нунан нагрянул в Берчвейл среди прочих, но явно ощущал себя не в своей тарелке.
Потому что даже после прибытия самого окружного прокурора Кливленда Арчера сказать, что расследование шло полным ходом, я бы не решился. Не то, чтобы блюстители порядка позабыли о служении Фемиде, вовсе нет, просто очень трудно возложить жертву на алтарь правосудия, когда убивают такую известную и богатую налогоплательщицу, как миссис Барри Рэкхем, а ваш краткий список подозреваемых включает: а) ее мужа, теперь вдовца, который только что тоже сделался известным и богатым налогоплательщиком, б) многообещающего молодого политического деятеля, избранного в законодательное собрание штата, в) невестку убитой женщины, которая, возможно, станет еще более известной и богатой налогоплательщицей, чем вдовец и г) вице-президента одного из крупнейших нью-йоркских банков. Любой из них потенциально может оказаться преступником, чего полиции любой ценой хотелось бы избежать, чтобы целиком сосредоточиться на остальных трех подозреваемых: д) кузене убитой, который занимался разведением крайне недружелюбных доберманов, е) секретарше убитой, простой служащей и ж) частном сыщике из Нью-Йорка, который уже давно напрашивался на хорошую нахлобучку, ясно, что при такой раскладке нельзя просто увезти подозреваемых всем скопом в Уайт-Плейнз и начать обрабатывать по-свойски.
Кроме пятнадцати минут, что я провел наедине с Коном Нунаном, я битых два часа проторчал в огромной Истиной, где мы тупо смотрели телевизор вместе с членами семьи, гостями, прислугой и полицейскими. Нельзя Указать, что было очень весело. Две служанки, не переставая, плакали. Барри Рэкхем бесцельно слонялся по комнате, иногда присаживался, потом вскакивал и не раскрывал рта. Оливер Пирс сидел на кушетке с Линой Дарроу, переговариваясь вполголоса, причем Лина Дарроу в основном слушала. Дейна Хэммонд, банкир, явно нервничал. Он сидел, ссутулившись, закрыв глаза и повесив голову, но время от времени привставал с мучительным трудом, словно у него что-то болело, и подходил к одному из окружающих, обычно к Аннабель или к Лидсу. Когда меня запустили в гостиную, Лидс разводил огонь в камине, и это с тех пор оставалось его главнейшей заботой. Огонь был такой жаркий, что Аннабель передвинулась в дальний угол гостиной. Она держалась спокойнее всех, хотя стиснутые зубы выдавали, что случившееся потрясло ее не меньше, чем остальных.
То одного, то другого поочередно вызывали и после беседы с глазу на глаз приводили обратно. Лишь когда подошел мой черед, я обнаружил, что нелегкая принесла лейтенанта Нунана. Мой любимец расположился за столом в комнате несколько меньших размеров дальше по коридору, и вид у него был превзъерошенный. Несомненно, жизнь не казалась ему пряником — с его-то повадками Гитлера или Сталина в стране, где граждане привыкли сами решать, за кого голосовать. Приведший меня детектив указал на стул по другую сторону стола.
— Опять вы, — прошипел Нунан.
Я кивнул:
— Я подумал точно так же. Не имел чести лицезреть вас с тех самых пор, как не я задавил насмерть Луиса Роуни.
Он не перекосился, хотя я особенно на это и не рассчитывал.
— Вы тут, кажется, расследуете дело об отравлении пса в Хиллсайд Кеннелз?
Я воздержался от комментариев.
— Да или нет? — рявкнул он. — Или вы не отвечаете на вопросы?
— Ох, простите великодушно. Я и не знал, что это вопрос. Мне показалось, что вы просто констатировали факт.
— Вы расследуете дело об отравлении пса?
— Да, только приступил. Примерно час провел у Лидса, а потом мы отправились сюда на ужин.
— Так и он сказал. Ну и что вы успели выяснить?
— Да ничего особенного. К тому же там толкались зеваки, что мало способствовало следствию. Я имею в виду миссис Фрей и мистера Хэммонда.
— Вы прибыли сюда все вместе?
— Нет. Мы вышли из дома через час после отъезда миссис Фрей и мистера Хэммонда.
— Вы ехали на машине?
— Шли пешком. Точнее, Лидс шел, а я бежал.
— Бежали? Почему?
— Чтобы не отставать.
Нунан улыбнулся. Более зловещей улыбки я не видывал, разве что у Бориса Карлоффа[3].
— Где вы выучились зубоскалить, Гудвин, — в цирке?
— Да, сэр.
— Тогда поведайте нам про ужин и про все, что было потом. Со свойственным вам остроумием, конечно.
Это заняло у меня десять минут, столько же, сколько изложение фактов Вульфу, хотя меня то и дело прерывали вопросами. Я подробно и без утайки описал все, чему был свидетелем. Когда я закончил рассказ, мы вернулись к самому началу, и Нунан принялся настойчиво выяснять, все ли слышали, как миссис Рэкхем сказала, что собирается выгулять собаку, хотя это было совершенно очевидно, так как она приглашала каждого. Потом меня отвели назад, в гостиную, а на допрос вызвали Лину Дарроу. Я спросил себя, станет ли она разыгрывать из себя простушку с лейтенантом так же, как со мной?
Даже не припомню, когда я настолько никчемно проводил время в последний раз. С таким же успехом я мог быть бездомным псом: никому не было до меня ровным счетом никакого дела, а я даже не имел права намекнуть, насколько они заблуждаются. Один раз я всерьез попытался завязать разговор, обходя всех подряд и бросая реплики, но тщетно. Дейна Хэммонд едва удостоил меня взглядом и не удосужился даже пасть раскрыть. Оливер Пирс вообще не посмотрел на меня. Лина Дарроу пробормотала нечто нечленораздельное и отвернулась. Кэлвин Лидс спросил, что сделали с останками Нобби, а выслушав мой ответ, кивнул, нахмурился и подбросил в пламя очередное полено. Аннабель Фрей поинтересовалась, не хочу ли я еще кофе, я сказал, что хочу, но она пропустила мои слова мимо ушей. Барри Рэкхем, которого я выловил в углу комнаты, оказался самым разговорчивым. Сначала он пожелал знать, есть ли здесь кто-нибудь из конторы окружного прокурора. Я сказал, что не знаю. Тогда он спросил, как зовут лейтенанта полиции, который задает вопросы. Эта беседа оказалась рекордной: целых два вопроса и столько же ответов.
