самом доме, где я прожила полгода. Я стою в растрепанном черном платье, длинные волосы перекинуты через плечо, а через комнату от меня находится Аранья. Он сидит в кресле и смотрит на меня мертвыми голубыми глазами.
— Моя прекрасная Амороса. — Его голос — хриплое рычание от виски и сигарет. — Я никогда не думал, что увижу тебя снова.
Он поднимается с огромного кресла и медленно идет ко мне. Я жду, молча наблюдая, как он пересекает красный кафельный пол. В комнате, где мы находимся, есть ряд окон под самым потолком, и сколько я здесь жила, они всегда были открыты. Тяжелый, а горячий воздух поднимается вверх и выходит наружу благодаря трем потолочным вентиляторам.
На Аранье мятый костюм из белого льна, а его длинные седые волосы зачесаны назад и вьются, как у полковника-южанина. Передняя часть костюма желтая от табачного дыма, а ногти слишком длинные для мужчины. Когда он останавливается передо мной, то проводит одним из них по коже моего плеча. Я отшатываюсь.
— Ты все еще так красива. — Его акцент витает в каждом слове, словно голубой дым, поднимающийся из его тонкой коричневой сигары. — Ты не можешь себе представить, как мне было больно осознавать, что мне придется убить тебя.
Я наклоняю голову и смотрю на него сквозь раскосые глаза.
— Осталось что-то, что может причинить боль?
Он смеется, и дым стелется вокруг нас, обжигая мне нос. Так же быстро он отрезвляется, задыхаясь с шипением.
— Я имею слабость к красивым женщинам. — Он качает головой и делает еще один шаг, обходя меня по кругу. — Я был стариком, когда впервые увидел тебя. Но мой член сразу же ожил.
— Ты был не таким уж старым.
— Пятьдесят восемь — это уже старик, Амороза. Я давно перестал испытывать спонтанную эрекцию. Давно, очень давно.
У меня нет никакого интереса слушать это. В данный момент у меня на уме только две вещи.
— Настоящая ли девушка?
Он перестает двигаться и делает шаг назад.
— О, si, mi amor. Лэджи очень реальна. Она так же близка к тебе, как и я, пока я был в заключении.
Его глаза пробегают по мне, словно руки на моей коже. Я застыла как статуя, обдумывая смысл его слов, связь, которую я почувствовала с фотографией. На этот раз он действительно протягивает руку и касается меня. Подлая рука с когтями сжимает мой подбородок.
— Я вижу, как работают твои изумрудные глаза, малышка.
Я отворачиваю лицо.
— Что ты хочешь сказать?
Он не отвечает. Он удерживает мой взгляд. При очередной затяжке сигареты струйка синего дыма попадает ему в глаз, и он медленно моргает.
— Я уехала из Майами после смерти бабушки. Она была последним членом моей семьи.
— Ты стала идеальной приманкой. Власти направили тебя ко мне, потому что тебе нечего было терять. У тебя не было семьи, на которую я мог бы опираться, не было ничего, что могло бы заставить тебя подчиняться. — Еще одна долгая затяжка, еще одна струйка дыма поднимается вокруг нас. — До сих пор.
— Эта девушка не моя семья.
— Возможно… Ты не слышала ее историю.
— А мне и не нужно. — Мои губы искривляются в хмурой гримасе, когда осознание этого проникает в мою кожу. В горле завязывается болезненный комок, и я быстро моргаю. — Вот почему ты приказал своим людям убить его… — Мне приходится замолчать, чтобы отдышаться от боли.
В его глазах вспыхивает ярость.
— Я приказал своим людям убить его за то, что он сделал со мной. Я должен был отрезать ему пальцы за то, что он прикасался к тому, что принадлежит мне, отрезать его член за то, что он трахал то, что принадлежит мне.
— Вот как? — В моем голосе звучит яд. — Почему ты этого не сделал?
— Я не хотел рисковать.
— Ты знал, что он тебя победит. — Я выплюнула эти слова в его сторону. — Он всегда тебя побеждал. Он посадил тебя в тюрьму. Он победил тебя вместе со мной. Я любила только одного мужчину всю свою взрослую жизнь. Мейсон…
Меня прерывают ударом! В глазах вспыхивает свет, и я падаю на пол, а комната начинает кружится. Нет… Я медленно трясу головой, пытаясь прийти в себя. Щека болит, во рту кровь из-за его кольца, порезавшего мне губу, но я не плачу. Я не позволю ему увидеть, как я сломалась. Я заставляю себя встать на колени. Я заставляю себя встать, даже не пытаясь скрыть ненависть, светящуюся в моих глазах.
— Да, Амороса. — В его голосе звучит похотливое рычание, а рука, которой он дал мне пощечину, движется вверх и вниз по его промежности.
Я не смотрю, но с периферии вижу эрекцию, напрягающуюся в его брюках. Насилие над женщинами всегда его возбуждало. Только вот я впервые стала объектом его издевательств. Я знаю, что он попытается меня трахнуть, и я с удовольствием примусь за этот нежный орган. Я заставлю его заплатить.
— Где она? — У меня болит щека, а голос ровный, с оттенком отвращения.
Его подлая улыбка вернулась.
— Не так быстро, моя любимая. Не так быстро. Мне еще предстоит решить, что с тобой делать. Я все еще планирую убить тебя, да, но теперь, когда я вернул тебя, ты должна поплатиться за то, что унизила меня.
Ты не вернул меня. Я не произношу эти слова вслух, и он продолжает идти, размышляя.
— Я не могу допустить, чтобы кто-то с улицы решил, что она может войти и попытаться превзойти меня.
Не стоит беспокоиться об этом. Я убью тебя, даже если умру при этом. Я молчу. Я только наблюдаю за тем, как он продолжает идти, слушая мягкий стук его ботинок по испанскому кафельному полу.
— Твоя старая комната ждет тебя. Твоя одежда все еще в шкафу. Похоже, мой домашний персонал либо испытывал ностальгию, либо боялся избавиться от твоих вещей без моего разрешения.
Я ставлю на последнее.
Тогда он останавливается, фокусируя взгляд на моем избитом лице.
— Да… — Это горловое шипение. — Ты чертовски привлекательна. Возможно, я позволю тебе пожить еще немного… Я должен найти способ наказать тебя так, чтобы не испортить твое прекрасное лицо. — Он протягивает руку и проводит ногтем по моим губам. — Иначе я порежу тебя так, что ни один мужчина не сможет больше желать тебя.
Роза, женщина, чье лицо он порезал, проносится в моем сознании. Я до сих пор вижу ее рот, зияющий и парализованный, с одной стороны, слюни, постоянно стекающие по подбородку. Я все еще вижу сердитые рубцы келоидных шрамов на ее
