начинаю за нее волноваться.
Я не знаю, с чем это связано — считает ли она, что смерть папы — это ее вина, или она расстроена тем, что наша семья не вместе, как раньше, или просто ведет себя в это время года так, как я справляюсь с этим, избегая всех и всего, что имеет какое-либо отношение к Рождеству, и превращаясь по сути в женщину-Скруджа до второй недели января.
В любом случае, теперь это просто еще одна из моих обязанностей — проведать маму и убедиться, что она не зашла слишком далеко, посмотреть, нужно ли ей, чтобы я купила ей что-нибудь в магазине, и если все пошло по очень плохому сценарию, то забрать у нее алкоголь.
К концу рабочего дня я практически готова вырваться из офиса, как заключенный, вырвавшийся из тюрьмы. Я машу Мариссе, она присоединяется ко мне в лифте, и мы спускаемся вниз.
— Так что, собираешься к Крейгу, чтобы выпить немного красного вина и опробовать еще его член?
— Можешь заткнуться? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь не засмеяться, когда она ухмыляется в ответ. — Я собираюсь проведать маму.
Марисса, по сути, единственный человек, который знает о маме, поэтому она сразу понимает, что я имею в виду, когда говорю это, и отступает.
— Как ты думаешь, что с ней будет?
Я пожимаю плечами.
— Все будет хорошо, надеюсь. Но с ней никогда нельзя быть в этом уверенной, понимаешь?
Марисса сочувственно кивает. Я всегда ездила навестить маму одна, за исключением одного раза, когда меня должна была подвезти Марисса, потому что в моей машине нужно было заменить масло — или, может быть, это был масляный фильтр, я не могу вспомнить — но тогда моя мама напала на меня за то, что я забрала одну из ее бутылок водки, и Марисса видела, как она кричала на меня с подъездной дорожки. Так что, хотя она и не прошла через весь опыт общения со мной и моей мамой, она довольно хорошо представляет, на что это похоже.
— Я могла бы составить тебе компанию, если хочешь, — предлагает она.
— Нет. — Я качаю головой. — Все нормально. На самом деле, мне будет проще, если я поеду одна. Не знаю, почему.
— Ладно. — Она кивает, когда лифт останавливается в вестибюле и двери открываются. — Я понимаю. Но мы всегда можем встретиться позже, так что дайте мне знать.
— Да, конечно. Посмотрим, как все пойдет, — отвечаю я, издавая самый жалкий смех во вселенной.
Я не могу не думать о том, насколько странным и почти жестоким является этот мир, пока иду к машине. Я могу ненавидеть праздники и делать все возможное, чтобы избежать Рождества, но нельзя отрицать, что легкий снег, падающий вокруг меня, украшения в витринах и сверкающие огни, что висят повсюду, создают прекрасную обстановку.
Почти как на открытке. Мне следовало бы сделать несколько фотографий и развлекаться, но вот я здесь, эмоционально травмированная потерей отца, еду проведать мою столь же эмоционально травмированную пьяную мать, чтобы убедиться, что она не напилась до смерти.
Обычно я в порядке, когда проверяю ее. Это всегда неловко, и мне никогда не хочется этого делать, но я привыкла к этому и отношусь как к еще одной из тех вещей, которые нужно делать, когда ты взрослый. Но сегодня, когда я подъезжаю к ее дому, то чувствую себя потерявшей равновесие. Я чувствую тревогу. И точно знаю, почему это так.
Крейг.
Все те слова, которые он сказал вчера вечером о том, что его родители смотрели на нее — на меня — свысока, кружат в моей голове, как бешеные мыши, поедая мой мозг. Я чувствую себя осужденной, но судимыми людьми, которых здесь даже нет. Люди, которых я не видела много лет. Я чувствую, что мою маму осуждают, и в то же время я собираюсь навестить ее и, возможно, в конечном итоге сама немного также отнесусь к ней.
Были ли родители Крейга правы, заставив его расстаться со мной?
— Ой, да ладно, Дейзи, — стону я себе под нос, подъезжая к дому мамы. — Не будь идиоткой.
Конечно, это не так. Какой родитель поступит так со своим сыном или дочерью? Не то чтобы Крейг встречался с сыном наркобарона или босса мафии или чего-то в этом роде. Им просто не нравилась моя мама, и поэтому они заставили его расстаться со мной и полностью исключили меня из жизни. И я думаю, что это делает их парочкой придурков!
Вечер очень холодный, и я плотнее закутываюсь в куртку, иду по снегу к маминым ступенькам. Она ничего не расчистила, что является нехорошим знаком. Я даже не стучу; просто использую свой ключ, открываю дверь и вхожу.
Внутри тепло — слишком тепло для той суммы денег, которую мама зарабатывает, работая неполный рабочий день в продуктовом магазине, и субсидий, которые получает от государства. Это означает, что мне придется одолжить ей больше денег, чтобы поддерживать отопление на уровне. Именно из-за подобного я задерживаю арендную плату за свою квартиру.
— Мама, это я! — кричу я, сбрасывая туфли. Ответа нет, но я слышу, что в гостиной работает телевизор, поэтому захожу и нахожу ее спящей на диване, а на кофейном столике перед ней стоит пустая бутылка персикового шнапса. Рядом стоит еще одна бутылка джина. Я беру её и ставлю возле обуви, чтобы потом отнести в машину.
На приличной громкости крутится какое-то дрянное реалити-шоу. Я нахожу пульт и выключаю его. По иронии судьбы, это ее будит.
Мама трет глаза и смотрит на меня.
— Дейзи? Что ты здесь делаешь?
— Приехала проведать тебя, мама. — Я улыбаюсь. — Как ты себя чувствуешь? Здесь жарко, тебе не кажется?
— Эх, ты же знаешь, как холодно бывает в это время года, — ворчит она. — Весь этот снег, весь этот лед. Если я не буду поддерживать отопление, весь этот холод проникнет сюда и превратит меня в эскимо.
Мне приходится немного рассмеяться, но так грустно, что мама так думает. Она не шутит; она искренне верит в то, что говорит.
Я указываю на пустую бутылку из-под алкоголя перед ней.
— Ма, ты сегодня немного выпила?
Она пренебрежительно машет рукой, берет пульт и снова включает телевизор на невыносимую громкость.
— Ты смотришь это шоу? Оно классное. Столько драмы. Видишь ли, тот парень, Джефф, встречался с ней, но теперь они расстались, потому что она переспала с его лучшим другом…
— Мама! — огрызаюсь я, выхватывая у нее пульт. Успокойся, Дейзи. Не сердись. Я делаю глубокий вдох и
