опустил руки по швам. — Начнем с исходного положения… — Теперь генерал Баранов овладел инициативой. Склонясь над рабочей картой, он деловито и обоснованно выкладывал свои соображения.
Командующий сидел полубоком к нему и внимательно слушал. Они внимательно просмотрели по двухкилометровке весь предполагаемый путь танкистов и на сомнительных местах и преградах поставили знаки и цифры инженерного обеспечения. А когда Николай Парфентьевич поставил на карте последний знак, генерал Черняховский поднялся и крепко пожал его руку:
— Большое спасибо, Николай Парфентьевич! Вы укрепили во мне веру в реальность этого плана.
И снова Черняховский с Покровским и Иголкиным долго трудятся. Наконец все, что касается первого этапа Белорусской операции, полностью отработано.
— Спасибо вам за столь великий труд. Всего хорошего!
Проводив их до дороги, он возвратился к дому и там, в гуще кустов, опустился на скамейку. Издалека доносилось гудение самолета, но звонкая трель и щелканье соловья заглушали его гудение. И как он был огорчен, когда гулко хлопнула дверь и спугнула ночного певца.
— В чем дело? — Черняховский поднялся навстречу бежавшему к нему подполковнику Комарову.
— ВЧ. Москва. Управление кадров, — доложил тот.
— Управление кадров? — не без удивления повторил Черняховский и торопливо направился в дом.
После короткого взаимного приветствия начальник Главного управления кадров сообщил, что генерал Берзарин назначается на 3-й Украинский фронт.
— На более высокий пост?
— Нет, — ответил начальник кадров. — Командармом пятой ударной.
— Командармом? Как же так? Почему? — с ноткой возмущения спросил Иван Данилович. — Генерал Берзарин прекрасный командарм и военачальник. Он достоин более высокого поста… Я, товарищ генерал, протестую. Уверен, что мой протест поддержит и Военный совет… Менять командарма в такой исключительно важный момент просто недопустимо. Я вынужден сейчас же по этому поводу обратиться к товарищу Сталину…
— Не советую, — мягко остановил его начальник кадров. — Назначение генерала Берзарина решал сам Верховный.
Раз решил Верховный, то возражать было бесполезно.
— А кто же вместо него? — более сдержанно спросил Черняховский.
— Не менее достойный и заслуженный, знакомый вам Герой Советского Союза генерал-лейтенант Люд-ников Иван Ильич.
— Кандидат действительно достойный. Но все же, товарищ генерал, прежде чем делать такое предложение Верховному, надо было с нами, я имею в виду — со мной и членом Военного совета, согласовать.
— Не мог. Сам узнал постфактум. Моя задача — согласовать с вами кандидатуру генерала Людникова. Что доложить Верховному?
Черняховский задумался. И только тогда, когда в трубке прозвучало: «Так что же?» — ответил:
— Я согласен. Но это надо согласовать с членом Военного совета. Разрешите дать окончательный ответ минут через двадцать?
Последовал ответ: «Хорошо».
Иван Данилович медленно опустил трубку и застыл, придавленный тяжелым раздумьем: ему было очень жаль расставаться с Николаем Эрастовичем Берзариным.
Позвонил Макарову. Василий Емельянович тут же пришел.
— Что случилось?
Иван Данилович рассказал ему весь разговор с начальником ГУКа.
— Может быть, запротестуем? — предложил генерал Макаров.
— Не надо. Ивана Ильича Людникова я хорошо знаю. Мы вместе с ним громили врага и в сражении за Курск, и в Курской битве, и в боях на Правобережной Украине.
— Раз так, чего ж раздумывать? Я — за.
10
Утром 31 мая 1944 года генерал И. Д. Черняховский прибыл в Москву и направился прямо в Генеральный штаб. Там в присутствии Маршалов Советского Союза А. М. Василевского и Г. К. Жукова, генерала армии А. И. Антонова его посвятили в замысел Белорусской операции «Багратион», который предусматривал ликвидацию выступа противника в районе Витебск, Бобруйск, Минск и выход на фронт Дисна, Молодечно, Столбцы, Старобин. Здесь открывались ворота для полного освобождения Белоруссии, Прибалтики, а дальше и Польши.
По этому замыслу предполагалось нанести два мощных концентрических удара по флангам войск противника, оборонявшегося в Белорусском выступе: с севера — силами 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов в направлении на Сенно — Борисов— Минск и с юга — в направлении Бобруйск — Минск. В районе Минска окружить и уничтожить основные силы армий «Центр».
Генерал Черняховский доложил свои соображения по замыслу и по проведению фронтом самой операции. Доложил о нанесении главного удара не на Оршу, как первоначально проектировала Ставка, а из Лиозно на Богушевск. И в защиту этого варианта обстоятельно обосновал выгодность этого удара и полную его обеспеченность инженерными силами и средствами.
Что здесь выгодно наносить удар, понимали и Василевский, и Жуков, и Антонов. Но обширные леса и болота озадачивали их: как через них пройдут танки и артиллерия? Кто-кто, а уж маршалы Василевский и Жуков прекрасно знали белорусские леса и болота: Александр Михайлович воевал в этих местах в гражданскую войну, да и позже бывал, в тридцатых годах, а Георгий Константинович Жуков прослужил в Белоруссии в кавалерийских частях вплоть до тридцать девятого года. Здесь он вырос с командира кавалерийского эскадрона до заместителя командующего войсками Белорусского военного округа. И, конечно, все трое, особенно Георгий Константинович, донимали молодого командующего фронтом своими вопросами: «А как здесь?..»
Черняховский, в душе благодаря генералов Баранова, Покровского, Иголкина, четко докладывал, что будут делать саперы, понтонеры и им помогающие общевойсковые части, чтобы пропустить по болотам и через реки войска, а самое главное, гвардейскую танковую армию маршала Ротмистрова. И все это получилось у него так убедительно, что не раз слышались голоса маршалов: «Хорошо. Здесь согласны». И снова их карандаши продвигались вперед, замирали на синих штрихах болота: «А здесь как? Ведь тут саперы тоже нужны, и много…»
— Так точно. Здесь, как и раньше, вводится сразу за наступающими войсками свежая инженерная бригада. Она прокладывает гать, пропускает по ней танковую армию. А с этого рубежа, — генерал Черняховский провел самопиской по железной дороге на участке Смолины — Вейно, — танковая армия выйдет на оперативный простор.
— И вы уверены? — Маршал Жуков смотрел на него в упор.
— Вполне, товарищ маршал, — твердо ответил Черняховский.
Наконец все. Иван Данилович вышел из кабинета маршала Василевского, окрыленный надеждой, что у Сталина Генштаб его поддержит и все будет так, как он докладывал. А еще он радовался тому, что сказал ему Александр Михайлович:
— Мы вместе будем проводить эту операцию[2].
— Очень и очень рад, товарищ маршал, — искренне ответил Иван Данилович.
Во второй половине дня, наскоро пообедав в столовой Генштаба, он направился в Кремль, волнуясь перед встречей со Сталиным. Вдруг скажет «Оставить как было!»? Прежде чем переступить порог его рабочего кабинета, Иван Данилович постарался не думать об этом. Войдя в комнату, представился Верховному. Сразу стало легче, когда увидел там Василевского и Антонова. Докладывал Александр Михайлович. К радости Черняховского, Сталин с предложениями и доводами командования 3-го Белорусского фронта согласился. В соответствии с этим Ставка Верховного Главнокомандования
