если б Юрий Семенович был…
— А сейчас он где?
— На овощной базе. Около вокзала. Я при каждом гудке его вспоминаю.
Что тут делать? Взял я такси, не до экономии, и прикатываю к себе на базу.
Иван Терентьевич, вахтер, как такси увидел, сразу все понял:
— Через дырку вчера прошел? Ну, Степан, с тебя причитается!
— Хорошо, — говорю. — Живы будем — расплатимся. Ты лучше скажи, где врачи у нас трудятся?
— С ананаса, что ль, тебя прихватило? Пойди грейпфрутиком заешь.
— Видеть их не могу!
— Да-а… Тяжелая у нас работа. И чего люди треплют, будто фрукты для здоровья полезны?
Прошел я через проходную, смотрю — мужики около вагонов толкаются. Бородатые, в джинсах.
— Мужики! Вы, — спрашиваю, — кто?
— Грузчики мы. Неужели не видишь? Картофель разгружаем.
— Это я вижу. А вообще вы кто? По основной профессии?
— По основной профессии мы по «черным дыркам» в галактиках. Хочешь, объясним на картошке?
— Вы лучше объясните, где врача мне найти?
— Пока без врачей обходимся. Только одного сердечника прихватило. Но отошел. Своим ходом. Сейчас на легкой работе — финики носит.
Понял я, ничего от них не добьешься. Одни «дырки» у людей в голове.
Тут слышу девичий голос:
— Дяденька, где у вас столовая?
Стоит рядом со мной девчушка и жалобно на меня смотрит.
— Рано, — говорю, — еще обедать. Вас работать прислали, а не пирожные есть. Привыкли за маминой юбкой. Наверное, и не видели, как картошка-то прорастает.
А она чуть не плачет:
— Я не за пирожными в вашу столовую иду, а посуду мыть. Иначе мне декан зачета не ставит.
Мне стыдно за свои слова стало:
— Извини, дочка. Разные помощники бывают. Одни по совести сил не жалеют, а у других только сопромат в голове.
Ушла она, тут же Петрович идет.
— Ну, — говорит, — ты даешь! Я тебя везде обыскался. С Николаем сел, так разве он понимает? Ему что домино,
что карты. Лишь бы по столу ударить. Пошли быстрей, отыграемся.
— Как бы я сам не «отыгрался». Плохо мне. Неужели не видишь?
— Тогда пивка прими. Ребята его на мешок тыкв обменяли. Чешский «праздрой». Целый ящик стоит.
— Эх, Петрович. За твою «тыкву» я бы и нарзану не дал.
Махнул я рукой и пошел туда, где капуста. А дух там такой — здорового свалит. И самое интересное, месяц назад эта капуста как новенькая была. Мы еще удивлялись: где такую красавицу выращивают? А потом пошли дожди, шефы наши болеть стали, загубили, злодеи, капусту.
Около капустной горы сидит человек и плохие кочаны от неплохих откатывает.
А если кочан наполовину плохой, он ему плохую половину ножом отрубает.
— Извините, — говорю. — Вы Юрия Семеновича не видели?
Человечек встал по-военному:
— Это я… Третья городская клиническая больница…
— Постойте, — говорю, — мне докладывать. Я к вам не как работник базы пришел, а как простой пациент.
— Пациентов не принимаем. Норма у нас — два вагона. Иначе отсюда не выпустят.
— А может, через забор? Я дырки все знаю.
— У дырок наш главный врач дежурит.
Ну что тут делать? Спину совсем разламывает.
Юрий Семенович подошел вплотную. В глаза пристально взглянул:
— Не спина у тебя болит, а живот. Самый натуральный аппендицит. По радужной оболочке глаз вижу. Я вмиг бы его отмахнул, да не могу капусту оставить. Сгниет.
— Она и так здесь сгниет. Вы лучше мне помогите. Пока я не сгнил.
— Да кто ж мне оперировать даст, если по графику здесь я, на базе?
Вышел я на воздух, и тут начальница базы подъезжает. На своих «Жигулях». Кинулся к ней, а она как отпрыгнет:
— Ты чего, Новиков, меха пачкаешь?
— Не до мехов мне сейчас. Аппендицит. Срочно резать нужно.
— Это кто ж тебе такую новость сказал?
— Врач. Который у нас на капусте.
— Этим врачам лишь бы не работать. Через это человека готовы зарезать. Если я его отпущу, вам самим работать придется. А вы никакой тяжести, кроме зарплаты, поднять не можете.
Уехала она, а мне совсем плохо. Лег я на пол и пополз в сторону капусты. Никого не вижу, ничего не слышу, на запах ползу.
Ввалился в открытый люк и съехал по наклонной доске прямо в руки Юрия Семеновича. Единственное, боюсь, как бы он с усталости не принял мою голову за капустный кочан и уши бы не отмахнул.
— М-да, — сказал Юрий Семенович, — до «Скорой помощи» он не дотянет. Да и не позволяют нам по таким пустякам с базы звонить. И операция-то ерундовая. Да уж больно антисанитарные условия.
Тут один тип подошел и вытащил из кармана баллончик:
— Вот. Стоит на эту пружинку нажать — и все микробы в округе попадают.
— Это хорошо, — говорит Юрий Семенович. — Но руки у меня дрожат. После капустной тяжести. Как бы я вместо аппендицита чего посущественней не отмахнул.
Тут другой тип подошел и вытащил линейку с цифирками:
— Синус на минус… минус на синус… Надо за отбойный молоток подержаться. Дрожью дрожь и уймем.
— Но как резать его без наркоза? Это не кочерыжку из кочана вымахивать.
Тут еще один из ихних приблизился. Уставился своими гляделками и стал трепать, будто я маленький и будто в реке без штанишек купаюсь. А я, дурак, во все это верю, потому что раздетый лежу и мои штанишки передо мною висят.
А когда операция к концу подошла, еще один тип появился. Помахал у меня над животом руками, и шов сам собою зарос. Будто его и не было.
Встал я на ноги, ну хоть песни пой или мешки с базы таскай. Золотые, я вам скажу, ребята. Ну просто короли. Если б на капусту почаще их ставили, с аппендицитом на нашей базе мы бы давно покончили!
Случай на вокзале
Дежурный по вокзалу давно присматривался к этой женщине. Невысокая, стройная, в серой меховой шубке, она совсем не походила на мошенницу, но слишком уж нервничала, безуспешно пытаясь открыть дверцу автоматической камеры хранения, набирая все новые и новые цифры.
Наконец дежурный не выдержал:
— Извините, гражданка… Эта камера ваша?
Женщина обернулась. Вблизи она выглядела значительно старше. «Лет сорок, сорок пять», — отметил про себя дежурный.
— Не могу открыть, — сказала женщина. — Цифры забыла, а вспомнить не могу, хоть убей.
— Придется акт составлять, — сказал дежурный. — Пройдемте в служебное помещение.
Женщина замялась:
— Понимаете, я знакомого жду. С минуты на минуту подойти должен.
Дежурный посмотрел на часы. До прихода минского поезда оставалось еще более часа, на перроне он был, комнату отдыха и буфет проверил. Ну что
