стянутых золочеными обручами. Столовая посуда также вся из золота, а обычная — из серебра, как-то: рукомойники, ванночки, которых стояло очень много. Столовая изба была обита персидской голубой материей, карнизы же около двери и около окон парчовые. Трон царский покрыт материей, вытканной золотыми полосами, стол перед ним серебряный, прикрытый скатертью, вышитой золотом. За ним сидел только сам царь. Другой стол — по левую руку, а за тем сидели пан воевода и его приближенные, третий же стол стоял возле второго, напротив царя. Там нас, слуг, посадили вперемежку с “москвой”, которая нас потчевала. Тарелок нам не дали, только четыре — для панов, и то еще царь сказал, что делает это не по обычаю. По правую руку от царя сидели сенаторы, которых там зовут думными панами. Воды не давали, но стояла там одна большая труба, серебряная с позолотою, в высоту с мужика, а около нее медные тазы, поставленные вокруг один над другим, в которые сверху брызгала кипящая вода.[147] Однако рук никто не мыл. В избе стоял буфет, наполненный посудой — больше золотой, нежели серебряной, и установлено ею было все под самый верх. В этом причудливом буфете — львы, драконы, единороги, олени, грифы, ящерицы, кони и другие бокалы, дивные и большие.
Затем принесли кушанья, разную рыбу, потому что была пятница.[148] Сперва уставили стол блюдами из одного кушанья, то есть так, чтобы блюдо от блюда отстояло на локоть. А когда унесли их, то другие так же поставили. Хлеба не положили, но когда сели, каждому от царя разнесли по обычаю по большому куску белого хлеба, из которого мы себе и должны были сделать тарелки. Так тянулся этот обед несколько часов. Носили на столы очень много разнообразных вкусных пирогов, и все на золоте. Что касается питья, то сперва пил царь за пана воеводу, затем за его приближенных, а потом также нам всем подали “царское пожалование”, то есть по чарке вина. Затем различных сортов меда, выдержанного пива — что кому любо было, в великом множестве, и все ставили на золоте. Прислуга у царского стола отправляет службу по-простому, без поклонов, и чашничие, которых здесь зовут стольниками,[149] даже не снимали шапок, а только наклоняли голову. В середине обеда пан воевода почувствовал себя плохо и удалился в царский дворец, в который не пустили никого, кроме двух мальчиков-слуг.
В разгар обеда пришли лапландцы,[150] около двадцати человек, все с луками. Эти лапландцы — народ, земля которого лежит в сторону Индии, в сторону Ледовитого океана. Они ездят на оленях и платят дань московскому царю. Каждый, который в состоянии владеть секирою, обязан платить оброк за себя по десять соболей. Эту-то дань тогда и привезли царю. Они едят сырыми как рыбу, так и мясо.
У них нет никакой веры, только Солнцу, Луне, Дереву, Медведю поклоняются, что кому нравится, тот то и хвалит. Жен себе покупают, то есть купят смолоду малолетних девушек и ждут до тех пор, пока они подрастут. Они так далеко находятся от Москвы, что целый год до них нужно ехать. Домов у них также никаких нет, только, пожив на одном месте в пустыне несколько недель, переселяются снова с этого места на другое за несколько десятков миль. И так живут, пока опять куда-нибудь не переселятся. Их обычное развлечение — стрельба из лука в зверей, на это они, между прочим, и живут.[151]
После обеда никакого десерта не было, только принесли небольшое блюдо маслин, которые царь из рук своих стольникам раздавал. Таков обычай в Москве, так обычно царь награждает их в благодарность за службу. Затем царь удалился во дворец, а приближенные разъехались по назначенным им домам. Пана же воеводу уже поздним вечером провели по галерее на его двор.
Дня 6. Седьмой ночлег царицы там же. Пан Бучиньский снова привез подарки: 8 очень богатых ожерелий, а также 8 кусков лучшей парчи.
А пан воевода, пообедав на своем дворе, поехал в крепость, где нашел царя в добром расположении. Музыканты пана старосты саноцкого, которых было 40, играли перед царскими покоями, в царской палате, которая была обита золототкаными покрывалами. В другой палате — парчою, в третьей, в которой сам царь жил, стены были также обиты очень дорогой материей. “Москва” весьма удивлялась тому, как играл оркестр. В сенях, перед первыми покоями, был поставец (то есть стоял буфет, украшенный золотыми и серебряными богами и птицами), уставлен золотом и серебром, но однако же не такой, какой был в столовой избе, а другой, намного больше того. Наливали питья разного достаточно. Царь сам выслал к нам Басманова, прося, чтобы мы веселились. Царь переодевался несколько раз и по-гусарски, и по-московски. По-гусарски: жупан парчовый и делия[152] из красного бархата, унизанная жемчугами и всякими украшениями, костюм красный, башмаки сафьяновые. И так он наслаждался этой музыкой, вплоть до самого вечера, а потом приказал в тот же день выдать две тысячи злотых. Князь и пан староста саноцкий танцевали перед ним, потом проводили пана воеводу до двора. Но он снова поехал с царем в монастырь встретиться с царской матерью (у них было только по паре мальчиков-слуг). Оттуда снова поехали на царский ужин и там уж веселились почти до утра.
Дня 7. Восьмой ночлег царицы там же. Туда пригнали табун лошадей, из которых до восьмидесяти бахматов[153] она сама раздала своим дворянам и слугам.
В Москве же паны в этот день на ужине у царя находились и очень Дня 8. Девятый ночлег царицы там же. Сгорело несколько халуп, сама же „москва“ запалила.
А еще царь и пан воевода ездили из Москвы на охоту. Там среди других зверей выпустили также медведя, которого, когда никто не смел первым с ним биться, сам царь, бросившись, убил с одного удара рогатиной, так что даже рукоятка сломалась. И саблею отсек ему голову. “Москва” радостно закричала, увидев это. Все обедали там же в шатрах.
Дня 9. В тех же шатрах царица ночевала, выехав из Вязем.
Дня 10 etc.[154]. Там же находились.
А в Москве тем временем готовились к ее въезду. По дороге встретили ее мещане и купцы московские, дарили подарки, среди которых находилось 5 бокалов, 5 кусков парчи и соболей лучших 5 сороков.
Дня 12. Въезд царицы в Москву. Все паны приближенные со слугами из своих дворов провожали ее на лошадях, отправив вперед, в город,
