Михэли же провел в обмороке на улице всю ночь, а освидетельствование его проводили спустя сутки. И почему-то пробы брать не стали.
Фанни Давидовна рассказывала об острых смертельных отравлениях, о свойствах винного спирта, поведала историю про извозчиков, которые пили, не зная меры, краденный из бочки коньяк, что везли, и которых насилу вернули к жизни; про больного дипсоманией, который с оружием спасался в квартире соседа от воображаемого палача, все у него переколотив, и множество разных других интересных случаев.
Ася слушала с напряженным ожиданием, когда же Фанни Давидовна перейдет к каким-нибудь существенным вещам, например к количественному анализу, определению алкоголя в крови. И та не заставила себя ждать, по полочкам, досконально разложила опыты Греана, Никлу и Швейсенгеймера. Почти не дыша, Ася судорожно конспектировала, быстро-быстро перенося взгляд с доски к тетради, от тетради к лектору и обратно к тетради, боясь упустить какую-нибудь важную деталь. Ручка летала по тетрадным листам скорее, чем у стенографисток, пальцы стали горячими, Ася покраснела и искусала губы. Но теперь у нее в руках было настоящее оружие против злоумышленников, теперь-то она поставит обидчиков венгерского мальчика на место. Вот что значит наука, вот что происходит, когда вооружен знанием. Да здравствует Ленин, который заповедовал учиться, учиться и еще раз учиться, да здравствует Советский Союз и комсомол. Правда восторжествует!
Едва пара кончилась, Ася быстро сгребла тетради и книги в сумку и, накинув на плечи жакет, повернулась к подружке.
– Сегодня не смогу остаться на лабораторную работу, – проговорила она торопливо. – Скажешь Павлу Ивановичу, что у меня живот разболелся?
– Хорошо, – улыбнулась та. – Опять к своему ненаглядному профессору в ИСПЭ сбегаешь? Вон как губы горят!
– Он мне законный муж, а еще научный руководитель моей будущей дипломной, так что не делай такого лица, – хихикнула Ася, нагнувшись к ее уху. – А губы горят, потому что тут жарко.
– Жарко, как же! И как тебе удалось его заарканить, весь поток диву дается. Говорят, у него нет сердца.
– Неправда, Костик – душка, – Ася вдела руки в рукава жакета и стала застегиваться. – Он очень добрый.
Подруга скривилась, покраснев.
– Это все равно что Цербера назвать Мосечкой.
Ася опять хихикнула, но, не ответив, устремилась вниз меж партами и скамьями, расположенными, как в амфитеатре, невысокими уступами, уходящими от кафедры вверх.
Если бы она внимательней слушала преподавательницу и не улетала периодически в мыслях в будущее, где с торжеством разоблачала негодяя, то поняла бы, что даже у неалкоголиков этиловый спирт полностью выветривается из крови через пятнадцать часов. Но Ася очень хотела помочь Михэли избежать несправедливого суда и уже мчалась в Институт Сербского, чтобы добыть пару шприцов в патологоанатомической лаборатории.
Она собиралась взять кровь и у обвиненного мальчика, и у того, кто подал на него обвинительное заявление, запомнив его имя, фамилию и даже адрес, когда читала дело.
Муж был на вскрытии, и Ася, крадучись, пробралась в процедурную. Застав там старшую медсестру, замешкалась было, замерев на пороге.
Она совершенно не умела лгать. Такой уж ее воспитал отец Михаил, приглашенный покойной матерью домашним учителем в пору, когда Ася росла в провинциальном городе Череповецкой губернии. Но она знала, что, если сделать серьезное лицо (у Майки всегда выходило это особенно ловко), можно быть вполне убедительной.
Поздоровавшись с Ярусовой, Ася строго свела брови и заявила, что для проведения химического анализа подозреваемого и потерпевшего необходимы два прокипяченных шприца. Старшая медсестра не видела причины отказывать супруге своего начальника, тотчас выдав той две жестяные коробочки, однако попросив расписаться в журнале в их получении на руки.
– Прошу, уж верните, не разбейте, – ласково попросила Ярусова. – Медицинские инструменты выписать не так-то нынче просто. Комиссии из Наркомфина истерзали совсем.
– Верну, будьте покойны, в целости и сохранности, – ответила Ася и направилась из процедурной, сохраняя шаг бодрым и уверенным. Но, едва вышла в коридор, понеслась по нему, как девчонка, каблучки предательски громко отбивали оглушительную барабанную дробь, звук отскакивал от пустых стен и удваивался, утраивался и летел далеко в другие помещения. Она боялась встретить Костю, он наверняка спросит, зачем ей эти жестяные коробочки со шприцами. А ей хотелось успеть сделать важное дело самой, без его опеки и помощи.
Перво-наперво она отправилась к Михэли. И, получив от его матери горячие заверения в том, что мальчик никогда не пробовал ничего крепче кумыса, наполнила первый шприц кровью. Благодаря вечернему курсу сестринского дела, который прошла в прошлом году, Ася легко попадала в любую вену.
Бесстрашие ее чуть пошатнулось, когда она вновь вышла на Баумановскую. Был полдень, и ярко, совершенно не по-осеннему, а как-то по-майски, светило солнце – даже припекало. Ася почувствовала, как от волнения пылает спина под твидовым жакетом. Она отерла пот со лба и, сжав в пальцах жестяные коробочки со шприцами, подтянула к локтю сумочку и повернула к дому № 56/17, что возвышался на углу с Аптекарской длинной трехэтажной коробкой, построенной еще до Октября. Потерпевший проживал в квартире на первом этаже с матерью и отчимом – некий Кисель Никанор Валентинович двадцати двух лет от роду, студент Госинфизкульта.
Дверь открыл он сам. День был субботний, и, возможно, у него кончались все пары, а, может, он тоже, как сама Ася, отлынивал от учебы. Но Ася сбежала с практического занятия, имея благородную цель. А какое намерение имел этот рыжий, как кот, здоровый, широкоплечий детина, одетый в модную теперь тельняшку, брюки-клеш и матросский бушлат внакидку, – неизвестно. Он шкафом возвышался над хрупкой, невысокого росточка Асей, лицо, усыпанное светлыми веснушками, умом не блистало, брови нависали над глазами с тяжелым туповатым взглядом. Он смотрел на пришелицу, что-то по-коровьи жуя, квадратный подбородок поднимался и опускался, двигался вправо-влево, губы жирно блестели – видимо, ее визит прервал обеденную трапезу, хотя одет он был не по-домашнему, будто только откуда-то вернулся.
Ася смотрела на него снизу вверх, молчала, не зная, с чего начать. Такой, пожалуй, мог огреть по голове любого, а Михэли был если не ниже, то уступал в весе. Внезапно Никанор Кисель открыл рот и угрюмо спросил:
– Зачем пожаловали?
Пахнуло алкогольным духом. Хорош спортсмен – два часа дня, а уже готов. Ася встревожилась: если сразу сообщить, что она пришла сделать алкогольную пробу, он погонит ее прочь. Сообразив, что лучше сказать об этом потом, она сделала серьезное лицо, убрала волосы за ухо и манерно, строго, как школьная учительница, заявила:
– По делу Цингера Михэли появились новые улики. И в связи с этим требуется переосвидетельствование. Для суда будут необходимы данные, полученные как можно
