Перебираю мысли. Стараюсь ухватиться за что-нибудь безопасное. Что-нибудь, что поможет отвлечься от ожидания, которое с первой же секунды, как я легла в постель, становится невыносимым.
Эта ночевка не несет никакой значимости. Просто так сложились обстоятельства.
Ничего не изменится. Ничего не будет. Ничего.
И не потому, что у меня месячные. Суть в том, что мы не вместе. Да, именно в этом. Мы чужие.
Все это понимаю, но… От одной мысли, что Артем окажется так близко, мой организм сходит с ума. Тело то в жар, то в холод бросает. Внутри что-то конкретно лагает, будто электрика в летящем на полной скорости автомобиле барахлит. Напряжение растет, но раздача подводит. Местами клинит, местами выдает больше необходимого.
В какой-то момент мне удается развернуть четкие образы в своем сознании. Но, увы, это отнюдь не то, о чем бы я хотела думать. Воспоминания всплывают без моего на то желания.
Свадьба… Моя чертова свадьба.
После того, что со мной сотворили в больнице… После предательства самого близкого человека… После болезненного разрыва с Артемом… Я будто в какой-то анабиоз погрузилась. Не жила. Существовала лишь моя оболочка. Не волновали меня ни навязанный родителями муж, ни торжество, ни будущее само по себе. Последнего, как мне тогда казалось, у меня больше не было.
Боли не ощущала. Все чувства куда-то исчезли и не собирались возвращаться.
Меня наряжали, как куклу. Пустую, бездушную, пластмассовую оболочку.
Никаких эмоций у меня не возникало и возникнуть не могло. Я уже больше двух недель как была мертва.
А потом… Пришел он. Мой Чарушин.
Я его как увидела у ЗАГСа, словно из какого-то транса выплыла. О, каким же мучительным было это пробуждение! Я буквально задохнулась от боли. Особенно когда в лицо ему посмотрела. Уже тогда слишком хорошо его знала, а он и не стал скрывать – не простил, все так же ненавидит.
Зачем тогда пришел? Зачем звал с собой? Зачем?
Спасал по привычке? Пожалел? Вероятно.
Артем всегда был великодушным и благородным. После всего, что я сделала, все равно примчался на помощь.
Только я понимала, что назад пути нет.
Ранить его дальше? Продолжать высасывать силы тогда, когда ему больно просто находиться рядом со мной? День за днем уничтожать друг друга? Взращивать неутихающую ненависть?
Не могла я так поступить.
Но благодаря Чарушину я очнулась. Своим появлением он меня воскресил. И пускай этот процесс оказался крайне болезненным, в здание ЗАГСа я входила, только чтобы выразить свою официальную позицию по отношению к Павлу Задорожному и всей своей родне. Я сказала: «Нет». Ему, им, своей прежней жизни.
Меньше чем через пятнадцать минут мы с Соней уходили, понимая, что никогда больше не увидим людей, которых считали своей семьей. Понимая, что без какой-либо поддержки и гроша в кармане шагаем в неизвестность. Понимая, что мнимое спасение может стать для нас обоих погибелью.
Но, знаете что? Мы улыбались.
И, как бы сложно не было, больше никогда не сдавались. Оказывается, когда сам за себя отвечаешь, вместе с высшим уровнем ответственности вскрываются мощные резервные ресурсы.
Если мы не справимся, кто нам поможет? Никто. Поэтому останавливаться не приходилось. Не было такой возможности.
В голове настолько шумно, кажется нереальным то, что я улавливаю, когда дверь в комнату открывается. Завесы не скрипят, и Чарушин шагает тихо, но я каким-то образом все это слышу. И даже то, как он замирает у кровати.
Я оставила свободным тот бок, который ближе к входу. Сама отвернулась в противоположную сторону. Предполагаю, что видит Артем только мой затылок и верхнюю часть плеч.
Что так долго можно разглядывать? Почему нельзя сразу лечь? Чего он ждет?
Сердце сбивается с ритма. Забывает о своем нормальном положении. Дикими акробатическими прыжками прорывается то в горло, то в самый низ живота. Пытается там прокачаться до невообразимых размеров. Если Артем прямо сейчас не ляжет, оно меня попросту убьет.
Боже… Подгони же его. Помоги.
Пожалуйста, Господи...
Наконец, мой сверхтонкий слух улавливает шорох. А после матрас едва заметно пружинит и слегка прогибается. Еще пару секунд приглушенного копошения, и все звуки разом стихают.
Выдохнуть бы и расслабиться… Только мое сердце вместо того, чтобы успокоиться, категорически и бесповоротно дуреет. Со свистом разрывает мне грудь и беспечно таранит все прочие органы.
Медленно вдыхаю. Вроде как тихонько выдыхаю. И тут… Одеяло на моем плече натягивается… Пока я заторможенно соображаю, отчего так происходит, Чарушин прижимается грудью к моей спине.
Сильный. Твердый. Горячий.
Огромный. Пугающий. Разрушительный.
Что происходит? Что, черт возьми, происходит? Я в бреду? Или он действительно не заметил второе одеяло?
Мозг плавится, словно масло. Растекается жижей и мгновенно начинает вскипать.
Боже…
Я и не знаю, о чем просить. Не знаю!
Да, Артем, как и всегда, невообразимо горячий, но меня будто морозом окатывает. Изо рта вырывается какой-то отрывистый хрип, а тело содрогается. Оторопело моргаю, таращась в темноту, пока обжигающая ладонь Чарушина скользит по моему бедру, на живот и сразу под майку.
Дрожь становится непрерывной.
– Что ты делаешь? – удается вытолкнуть, когда кончики его пальцев добираются до основания моей груди.
Сердце неистово грохочет. Пульс шарашит. Дыхательный процесс лишается какого-либо контроля.
Я схожу с ума!
Артем замирает. Но не отвечает.
А может, отвечает, но я не слышу? Где тут услышать за бушующим внутри меня шабашем!
Только ведь чувствует, как я трясусь, как колотится мое сердце, как меня накрывает… Почему не отстраняется?! Напротив… После паузы его ладонь решительно продолжает свой путь и сминает мою грудь.
От яркой и болезненной вспышки удовольствия дергаюсь. И, конечно же, по инерции назад – влетаю ягодицами Артему в пах. Вскрикиваю, когда ощущаю раскаленную эрекцию. Заметавшись, так же резко подаюсь вперед. Вот тут-то он меня и сгребает. Обеими руками. Притискивает к себе и полностью обездвиживает.
– Сейчас же отпусти, – рискую потребовать, игнорируя то, как жалко на самом деле звучит мой задушенный голос.
И ладно бы… Но практически сразу же за этим ультиматумом из моего рта вырывается протяжный бесстыдно-сладостный стон, потому как Чарушин находит и сжимает пальцами мой сосок.
Вздрагиваю. Выгибаюсь. Мучительно и бессмысленно ерзаю.
Тиски Чарушина становятся еще крепче. С моих губ слетает очередной чувственный хрип. С его – тяжелое и горячее дыхание.
