бывала дома. Я просыпалась до восхода солнца, чтобы успеть на поезд в Женеву, который отправлялся в шесть утра, и возвращалась после полуночи. Отделение неврологии стало моим вторым домом. Я была так увлечена работой, что мне было не до сна.
Вскоре я почувствовала себя «мозговым детективом». Моя работа заключалась в том, чтобы после инсульта или черепно-мозговой травмы выяснить, какая часть мозга сохранилась, а какая повреждена и нуждается в восстановлении либо, в случае трудноизлечимой эпилепсии, может быть удалена нейрохирургом без риска долгосрочных поведенческих или нейропсихологических нарушений. Каждый случай был одновременно и увлекательным, и эмоционально сложным. Со временем я научилась сопереживать и при этом сохранять достаточную дистанцию, чтобы выполнять свою работу, не рассыпаясь на части, когда, например, встречала спортсмена, который больше не мог ходить, или мать, которая не узнавала своих детей.
Одну из первых подсказок, что любовь и страсть играют необычайно важную роль в работе мозга, я получила во время обследования одной швейцарки по имени Югетта. Ей был семьдесят один год, Югетта была успешным художником и текстильным дизайнером и добилась определенной известности в качестве преподавателя искусств в Женеве, где у нее некоторое время даже было собственное телевизионное шоу. Искусство было смыслом ее жизни. Оно не только позволяло ей зарабатывать, но и определяло ее способ мышления и взаимодействия с миром. Югетта никогда не выходила из дома без блокнота для зарисовок. Свою страсть она разделила с любимым мужем, который был знаменитым художником.
Впервые я увидела Югетту в больнице в октябре 2001 года[60]. Она выглядела растерянной: незадолго до этого Югетта пережила самые страшные 24 часа в своей жизни. Внезапно проснувшись среди ночи, она решила спуститься на кухню попить воды, и на лестнице ее охватило странное ощущение: Югетта перестала ориентироваться в собственном доме. Стены на лестнице перестали казаться знакомыми. Когда она вошла в кухню, то не смогла найти шкаф, где хранила чашки. Что это было? Лунатизм? Дурной сон? Югетта ущипнула себя и убедилась, что не спит. Что произошло?
Она решила не обращать внимания на это ощущение, вернулась в постель и уснула. Утром Югетта чувствовала себя нормально, за исключением сильной, мучительной головной боли. Она приняла обезболивающее и погрузилась в свой обычный день, доверху наполненный живописью и преподаванием.
Около часу дня она села в машину, чтобы забрать мужа из художественной студии, расположенной примерно в двух милях от ее дома в Женеве. Но, проезжая по своему району, который Югетта знала настолько хорошо, что могла бы ориентироваться с закрытыми глазами, она вновь перестала понимать, где находится и куда едет. Она проезжала круг за кругом по кольцу, не зная, где свернуть. Затем раздался громкий скрежещущий звук: автомобиль левым крылом зацепил столб. Югетта затормозила и, спотыкаясь, вышла из машины. Она была в растерянности.
Прохожий поспешил ей на помощь. «Мадам, вы в порядке?» — «Я не знаю. Я заблудилась. Я не знаю, где я нахожусь». — «Где вы живете?»
Она с легкостью назвала свой адрес. Оказавшись дома, она без труда узнала родственников, которые тут же вызвали скорую. Югетту срочно доставили в больницу. Ей сделали компьютерную томографию (КТ), чтобы выявить наличие опухоли или кровоизлияния, и электроэнцефалограмму (ЭЭГ), чтобы исключить эпилептический припадок. Исследования показали серьезный инсульт в правой теменной доле.
Расположенная на вершине коры головного мозга, теменная доля — это увлекательная часть мозга, которую я изучила в мельчайших деталях. Помимо многих других функций, она помогает нам понять смысл того, что мы видим. В теменной доле находится VIP-зона, которую я прослушивала в мозге самца макаки. Эта зона отвечает за направление взгляда, за фокусирование внимания в окружающем пространстве, а также за восприятие собственного тела (как мы видим себя в нашем сознании) и за зрительное внимание (на чем мы сосредоточиваемся и что игнорируем).
По симптомам Югетты и расположению очага поражения мы знали, что инсульт вызвал значительное нарушение внимания, но пока не подозревали, какое именно. Ее оставили в больнице, чтобы провести несколько поведенческих тестов, и в ожидании результатов мы неожиданно сделали диагностическое открытие.
Это было связано с завтраком. Югетта была не в духе из-за того, что на ее подносе отсутствовала часть блюд. Она вежливо спросила, почему ей не дали апельсиновый сок и тарелку с фруктами, ведь они стояли на подносе у ее соседа по палате. «А почему у меня этого нет?»
Медсестра посмотрела на поднос Югетты и попыталась скрыть удивление. Апельсиновый сок и фрукты были прямо перед ней, на левой стороне подноса. Однако Югетта почему-то их не видела. По ее мнению, их там не было. В моей голове словно загорелась лампочка. Я попросила показать мне блокнот Югетты, так как заметила, что она рисовала с момента поступления в больницу. Мне казалось, что это была защитная реакция, способ справиться с неопределенностью ее состояния.
Взглянув на рисунки, я улыбнулась. Это были изображения медсестры, врачей за работой, красивой женщины с вуалью, чью фотографию Югетта увидела в модном журнале. Рисунки были очаровательны. В них была легкость, беззаботность, оживленность… но при этом в глаза бросалось нечто странное. В них были поразительные пропуски и искажения, которые такая профессиональная художница, уделяющая большое внимание деталям (как я узнала позже), не замечала. И на всех рисунках эти ляпы были на левой стороне страницы. У нарисованных ею людей не было левой руки или левого глаза, а на одной женщине была только правая половина блузки.
Я мгновенно поставила диагноз. У Югетты было левостороннее пространственное игнорирование[61], другими словами — частичная потеря внимания, из-за которой половина окружающего мира выпадала из ее поля зрения. Поскольку повреждение затронуло правое полушарие мозга, которое управляет левой стороной тела, это повлияло только на левостороннее внимание. Глазами Югетта все еще могла видеть все окружающее пространство — и справа, и слева, — но ее мысленному взору были доступны только объекты справа от нее. Левая сторона не исчезла совсем, а скорее перестала иметь значение. Югетта принимала за весь мир лишь его половину. Будь то стакан апельсинового сока, или автомобиль, или утка, плывущая по левой стороне Женевского озера, — Югетта не подозревала, что не замечает всего этого.
Что может быть более губительным для художника, чем слепота? И все же это была не единственная проблема. Из-за инсульта пострадало и самовосприятие Югетты. Когда она посмотрела на свою левую руку и левую ногу, они показались ей гигантскими, как будто она видела их через увеличительное стекло.
— Как вы думаете, смогу ли я когда-нибудь рисовать так, как раньше? — спросила она меня.
Я пыталась
