Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
оранжевой полоской. В кроссовке застрял поношенный окровавленный носок.
Мэл нахмурилась.
– Кроссовка только одна? – спросила она. – Второй нет?
Эксперт пожал плечами:
– Пока не нашли.
Наклонившись, Мэл сфотографировала кроссовку, потом стала внимательно ее рассматривать.
– Практичная, недорогая женская модель, – сказала она. – Предназначена скорее для повседневного ношения, чем для занятий спортом. – Подняв кроссовку, Мэл заглянула внутрь. – Седьмой размер.
– В таком месте, – заметил Бенуа, – рассчитываешь найти скорее супердорогие профессиональные кроссовки, чем это барахло.
Мэл прикусила щеку изнутри.
– Да, – согласилась она, – эта штука сюда правда не вписывается. Возможно, кроссовка слетела с ноги жертвы вместе с носком, когда ее тащили к лестнице. Надо провести анализ ДНК и установить, совпадает ли кровь на носке с другими образцами. – Она поглядела на двуспальную кровать, на измятое белье. Рядом с изголовьем на туалетном столике стояла еще одна фотография той же пары, что и внизу. На этом снимке супруги Норт были одеты словно для какого-то торжества и выглядели очень элегантно и дорого.
Ее мысли вернулись к бокалам в луже спиртного внизу. К раздавленному пирогу и цветам. Тела нет. Хозяев дома тоже нет, но в гараже по-прежнему стоят две дорогие машины. Та-ак…
Выпрямившись, Мэл двинулась к гардеробной, открыла двери и включила свет. Комната оказалась довольно большой – не меньше, чем домашний кабинет мужа Мэл. Войдя внутрь, детективы увидели, что вдоль правой стены висит женская одежда, а вдоль левой – мужская. Костюмы, блузки, юбки, кофты были тщательно выглажены и аккуратно расправлены; некоторые предметы были в чехлах. У дальней стены были устроены полки, на которых разместилась целая коллекция дорогой фирменной обуви, как мужской, так и женской.
Выбрав туфли на шпильках, Мэл перевернула их подошвой вверх.
– Размер восемь с половиной, – констатировала она.
Бенуа проверил другую пару, потом еще одну.
– Все женские туфли размера восемь с половиной или девять, – сказал он. – Мужская обувь десятого размера.
– Женщина на фото внизу выглядит довольно высокой, – сказала Мэл. – Такая запросто может носить девятый размер. Мужчина рядом с ней – азиат. У него вполне может быть десятый размер – мужской, разумеется…
– Но размер кроссовки рядом с кроватью – седьмой женский, – заметил Бенуа.
– Вот я и говорю, что она определенно не вписывается в картину, – задумчиво проговорила Мэл, еще раз окидывая взглядом набитую дизайнерской одеждой гардеробную.
– Если кроссовка принадлежит не миссис Норт с фотографии, значит, это обувь жертвы, – уверенно сказал Бенуа.
– Не исключено. – Мэл посмотрела напарнику в глаза. – Но где же тело? И где хозяева?
– И кто такая, черт побери, эта Дейзи?.. – добавил Бенуа.
– Сержант! – донесся снизу чей-то крик. – Мы нашли нож!
Дневник
Возможно, патологическое любопытство действительно является для меня «запросом», как выражается моя психоаналитик, однако на данном этапе ее интересуют причины, вызвавшие мою странную зависимость. Благодаря тому, что я стала вести дневник, мне удалось нащупать два (пока только два) события, которые, возможно, обострили мой недуг и вынудили меня действовать более рискованно, подвергая себя вполне реальной опасности. Так вышло, что эти события, сыгравшие роль пускового механизма, произошли в один и тот же день, что в десятки раз усилило их влияние на мою жизнь. Просто поразительно, как мы порой не замечаем вещей, которые буквально бросаются в глаза.
Сейчас я расскажу об этом дне. Точнее, дорогой Дневник, постараюсь воспроизвести его как можно точнее, во всех подробностях, шаг за шагом, минута за минутой.
Итак…
В то утро мы с Буном встали очень рано, чтобы перед работой успеть зайти в парк Лайтхаус. Утро выдалось сырое, холодное, моросит дождь, дует резкий ветер. Мы бредем по тропе под деревьями, спотыкаясь о корни, под ногами чавкает размокшая грязь. По обеим сторонам возвышаются огромные мокрые ели, между древними стволами которых, словно призраки, витают клочья тумана. Ветви елей нависают над тропой, и кажется, что деревья, как часовые, пристально наблюдают за нами: прикрывают, защищают и в то же время – следят, чтобы мы не сошли с тропы.
За спиной у меня небольшой рюкзачок. В нем лежит цилиндрическая биоразлагаемая урна из бамбукового волокна. В урне – прах моей матери. Человеческий прах – на удивление тяжелая штука.
Моя мать умерла ровно год назад, день в день. Мамина болезнь перевернула для меня все с ног на голову. Даже после ее смерти моя жизнь так и не вернулась на круги своя. Сейчас я ищу подходящее место, чтобы развеять по ветру то, что осталось от мамы, но ее голос продолжает звучать у меня в ушах.
«Мы так надеялись на тебя, Катарина! Ты была лучшей в классе по математике, физике, химии. Ты выиграла конкурс эссе. Ты была в почетном списке учеников. Ты могла бы добиться всего, стать кем угодно, а кем ты стала? Прислугой, которая убирает грязь за другими!»
«Ты тоже убирала за другими, мама. Я пошла по твоим стопам».
«Твой отец и я – мы были иммигрантами, Катарина. Мы переехали сюда ради тебя, мы работали не покладая рук, чтобы ты могла сама выбрать дорогу в жизни. Мы боролись ради тебя. Да, я убиралась в домах и номерах гостиниц, но я делала это ради тебя. Мы отдавали тебе все – силы, время, здоровье… И посмотри, как ты с нами поступила!»
А потом мама заболела.
Тяжело заболела.
Я пыталась помочь. Пыталась сделать так, чтобы ей хотя бы не стало хуже. Я возила ее к врачам, на разные исследования, на анализы крови. Мы проводили целые дни в специализированных центрах, где ей делали химиотерапию, но все оказалось напрасно.
В конце концов маму поместили в хоспис. Там она и умерла. Через восемь месяцев после того, как ей поставили тот страшный диагноз. Честно говоря, я не думала, что ее смерть станет для меня таким потрясением или что мне будет так сильно не хватать ее жалоб и упреков. Может, сейчас, на Небесах, она бранит моего отца и грозит ему толстым пальцем с загрубевшей от тяжелой работы кожей. Словно наяву я слышу ее голос с сильным украинским акцентом, от которого она так и не избавилась: «Ах, Паша, только посмотри на нашу дочь! Ей уже тридцать, а она по-прежнему убирает чужие дома за гроши!..»
– Может быть, здесь? – предлагает Бун, заглушая голос матери у меня в голове.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, куда он показывает. Дождь капает с козырька моей бейсболки. Капает с печально поникших темных еловых лап. Кажется, дождь капает и в моем сердце.
– Какой крутой склон! – отвечаю я, заглядывая вниз с
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
