Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
положить на взрослые стулья для детей постарше.
К тому же Наташа умела восторгаться чемоданами новых постояльцев, укладкой или маникюром гостьи… Она могла заметить, что руки семидесятилетней женщины выглядят молодыми, максимум на сорок, и показать свои для сравнения. Доверительно рассказать поджарому мужчине далеко за пятьдесят, как выглядит ее отец в том же возрасте. И продемонстрировать фотографию. Светлану Петровну эти моменты трогали до глубины души. Славик хохотал, узнав, что фотографии Наташа скачала из интернета. Обман? Возможно. Но каждому человеку хочется верить в то, что он лучше, моложе, умнее другого. Вот на фото старый дед, а он – еще хоть куда. Одногодки, между прочим. Наташа, сверившись с паспортом гостя, прибавляла несуществующему отцу лет десять. Тот не возражал. Когда об обмане узнала Светлана Петровна, то опять заплакала.
– Наташа… зачем ты так? – спросила она. – Это же… о личном нельзя обманывать…
– Почему? – удивилась Наташа. – Это всегда работает. Вы же сами говорили, что я – лицо отеля и от меня зависит, приедут к нам люди снова или нет. А они приезжают.
– Тебя это совсем не… коробит? – уточнила Светлана Петровна.
– Ну если бы у меня был отец, может, и коробило бы. Но его нет, так что… – Наташа пожимала плечами.
– Так нельзя, нельзя! – твердила Светлана Петровна и вдруг пустилась в длинный рассказ: – Когда умер мой отец, мне было четырнадцать, я чувствовала, что рухнула в яму, глубокую. До сих пор помню то ощущение. Пытаюсь выбраться, а меня засасывает глина. И я одна. Папы нет. Никто не может прийти на помощь. Я всегда была близка с отцом, даже ближе, чем с матерью. Может, поэтому и не смогла личную жизнь устроить. Никто не относился ко мне так, как отец. Я тогда плакала много дней, маме пришлось положить меня в клинику неврозов. Ну это сейчас бы так назвали, а в те времена… психушка, дурка. Помню тот момент. Мама будто выдохнула, избавившись от меня. Махала на прощание, улыбалась. Я стояла в палате у окна, она внизу, во дворе. Рядом гуляли по дорожкам настоящие психи, сумасшедшие. Они бормотали что-то себе под нос, размахивали руками, танцевали или застывали на месте, как статуи. А мама их не замечала. Она была такая счастливая, радостная, красивая. Вокруг – осенние листья. Мы с папой всегда осенью ходили в парк, искали самые красивые листья – красные, желтые с прожилками. Запах… Пахло опавшей листвой. А если поддеть ногой и пнуть, чтобы листья разлетелись, запах становился просто оглушительным. А еще можно посмотреть на небо – оно бывает совсем безоблачным, чистым, пронзительно-голубым. И сверху падают листья. Тебе на лицо. Мгновение острого счастья – этот кусок неба, мы с папой, стоящие задрав головы, падающие листья. Вот-вот лист попадет на лицо, но пролетает мимо. Я, как щенок, бегала и ловила листья, папа смеялся. Называл меня березкой. Я спрашивала: а кто он? Кустик? В его волосах всегда застревали ошметки леса, как он их называл. Я их снимала, смеясь, а через минуту папа опять стоял ну точно куст – то деревяшки в волосах застревали, то мошкара, то какие-то соцветия.
«Папа, ты кустик, что ли?» – спрашивала я, когда мы садились на скамейку. Папа говорил, «надо подставить носы солнцу». «Нет, я не кустик», – смеялся он. «Тогда ты дуб». – «Ну какой из меня дуб? Дуб, он о-го-го какой». – «Тогда ты ясень», – предлагала я. «Ну ладно, на ясеня согласен», – смеялся папа. Он любил придумывать рифмы. Мне волосы достались от мамы, к сожалению, тонкие и жидкие. Она, кажется, втайне завидовала папиной шевелюре и радовалась, когда он вдруг начал лысеть. Его кудри выпадали клочьями. Однажды я увидела, как он вытаскивает из стока ванной собственные волосы. Сток засорился, мама ругалась. Говорила, надо вызвать сантехника. Папа сказал, что вызовет. И вытащил из стока застрявшие волосы. Они все тянулись. Папа вытаскивал волосы и выбрасывал их в унитаз. И так – снова и снова. Он плакал. Я случайно подсмотрела. Это было страшно. Даже страшнее того дня, когда я оказалась в психушке. И до сих пор ничего страшнее в жизни не видела. Тот момент, когда папа доставал свои волосы из стока… Мама не замечала или не хотела верить, что у папы рак. Он худел на глазах, ничего не мог есть. Его тошнило. Каким-то образом он держался, дожидаясь, когда мама уйдет на работу. И только я, сидя под дверями ванной, слышала, как его выворачивает. «Все хорошо, ты же знаешь, что мама может даже яичницу испортить. Опять перепутала соль с перцем, наверное, – смеялся папа, выходя из ванной и обнаруживая меня сидящей в слезах под дверью. – Пойдем, сделаю тебе гренки».
Папа всегда делал мне гренки в духовке. Выкладывал колбасу, помидор, сверху посыпал сыром. Дожидался, когда сыр не просто расплавится, а покроется корочкой. Немного растекалось на противень, и именно эта корочка была самой вкусной. Папины гренки… я так и не смогла их приготовить для себя. Ни разу после его смерти.
Иногда мы спускались к реке покормить уток. Может, поэтому я осталась здесь так надолго? Благодаря уткам, воспоминаниям об отце? Тогда все кормили уток хлебом. Папа же заранее натирал на терке морковку, мелко резал яблоки. Говорил, что уток нельзя кормить хлебом, они от этого умирают. Но утки не умирали, в отличие от моего отца. Хватали хлеб, прямо как эти, местные… Дрались, ругались, спорили, забирали хлеб у птенцов. Однажды я увидела одинокого селезня – он плавал вдалеке от основного места. «Папа, он что, гадкий утенок?» – спросила я. «Нет, на гадкого утенка он не похож. Он прекрасный селезень», – ответил отец. «Его изгнали из стаи? Поэтому он один?» – уточнила я. «А может, он сам захотел уплыть? Может, он селезень, которому надоело общаться с себе подобными? Или ему захотелось остаться в одиночестве и подумать? А остальные ему мешают, потому что галдят и крякают?» – рассмеялся отец. «Пап, он же утка». Я посмотрела на отца, не зная, шутит он или говорит всерьез. С ним всегда так было.
Папа улыбнулся. Вот тогда я и поняла, что он умирает. Он был этим селезнем, который не хотел есть ни хлеб, ни морковку, ни яблоки, которые я ему бросала. Он хотел, чтобы его оставили в покое – в этой заводи, рядом с кувшинками.
«Пойдем?» – попросила я. Папа смотрел на селезня уже добрых полчаса. Я замерзла и хотела вернуться домой. «Да, конечно», – ответил он.
Мы дошли до лестницы. Обычно бежали вверх, споря, кто быстрее. Но тут папа остановился на первом пролете и показал вдаль.
«Смотри, как
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
