Ангел возвращается в кабинет, пока я быстро заворачиваю его крылья в одеяло. Я бегу к шкафу, чтобы забрать меч, и встречаю в вестибюле ангела с моим рюкзаком. Привязываю одеяло к рюкзаку, стараясь не слишком его затягивать под взглядом ангела, затем взваливаю на спину. Жаль, что у меня нет рюкзака для ангела, — впрочем, он все равно не смог бы его нести на своей израненной спине.
При виде меча его лицо озаряется радостной улыбкой, словно это давно потерянный друг, а не простой кусок металла. На мгновение у меня перехватывает дыхание — я никогда еще не видела такого взгляда.
— Мой меч все это время был у тебя?
— Теперь это мой меч, — резче, чем того требует ситуация, отвечаю я.
Его радость столь естественна и человечна, что я на миг забываю, кто он на самом деле. Я вонзаю ногти в ладонь, напоминая себе, что не стоит слишком проявлять свои чувства.
— Твой меч? Еще чего захотела! — Единственное, чего мне сейчас хочется, — чтобы его голос перестал звучать по-человечески. — Ты хоть представляешь, как он был предан мне все эти годы?
— Предан? Ты же не из тех, кто дает имена своим машинам и кофейным чашкам? Это всего лишь неодушевленный предмет. Так что оставь.
Ангел тянется к мечу. Я отступаю назад, не желая его отдавать.
— Что ты собираешься делать? Драться за него со мной? — спрашивает ангел.
Кажется, он сейчас рассмеется.
— А тебе он для чего?
Он устало вздыхает:
— Вместо костыля. А ты что подумала?
В воздухе повисает пауза. На самом деле сейчас, когда он свободен и стоит на ногах, ему вовсе не нужен меч, чтобы справиться со мной. Он может просто забрать оружие, и оба мы это знаем.
— Я спасла тебе жизнь.
Он приподнимает брови:
— Сомневаюсь.
— Дважды.
Он наконец опускает руку, тянувшуюся к мечу:
— Я так понял, меч ты мне не отдашь?
Схватив коляску Пейдж, я засовываю меч в карман на спинке кресла. Лучше сделать это сейчас, пока у ангела нет сил со мной спорить. Или он действительно выдохся, или просто позволяет мне нести меч, словно рыцарь — юному оруженосцу. Судя по тому, как он с улыбочкой поглядывает на меч, все- таки второе.
Я разворачиваю коляску и выкатываю ее наружу.
— Вряд ли мне теперь понадобится это кресло, — говорит ангел.
Его голос звучит утомленно; наверное, все-таки не отказался бы прокатиться.
— Это не для тебя. Это для моей сестры.
Мы выходим в темноту. Ангел молчит, и я знаю: он думает, что Пейдж больше никогда не увидит свою коляску.
Да пошел он к черту!
ГЛАВА 10
От Кремниевой долины до покрытых лесом холмов примерно полчаса езды и сорок пять минут до Сан-Франциско, если ехать по шоссе. Полагаю, дороги сейчас забиты брошенными машинами и отчаявшимися людьми, так что мы направляемся в ту сторону, где меньше людей и больше укромных мест.
Еще несколько недель назад вдоль подножия холмов жили богачи — в одноэтажных домах на три спальни, ценой пару миллионов долларов, или сказочных усадьбах ценой десятки миллионов. Мы держимся от них подальше — логика подсказывает, что они привлекают нежеланных посетителей, — и выбираем небольшой домик для гостей на задворках одной из усадеб.
Ангел молча следует за мной, и это меня вполне устраивает. Он не произнес почти ни слова с тех пор, как мы покинули офисное здание. Ночь была долгой, и, когда мы добираемся до коттеджа, он едва держится на ногах. Едва успеваем войти в дом, как начинается гроза.
Странно, в некоторых отношениях ангел невероятно силен. Его били и калечили, и он несколько дней истекал кровью, но при этом мог справиться с несколькими мужчинами зараз. Похоже, он никогда не мерзнет, хотя на нем ни рубашки, ни куртки. Но идти ему всетаки тяжело.
Когда мы наконец устраиваемся в доме, он сбрасывает сапоги. Ноги стерты до кровавых мозолей. Похоже, его розовые нежные ступни не привыкли к долгой ходьбе. Будь у меня крылья, я бы тоже предпочла летать.
Порывшись в рюкзаке, нахожу аптечку, а в ней несколько пачек пластыря от мозолей — вроде обычного, но побольше и покрепче. Я протягиваю упаковки ангелу. Он вскрывает одну с таким выражением на лице, будто ничего подобного прежде не видел.
Сперва он смотрит на сторону телесного цвета, которая для него слишком светлая, затем на обратную, с мягкой прокладкой, затем снова на лицевую. Поднеся пластырь к глазу, словно пиратскую повязку, он корчит рожу.
Мои губы раздвигаются в улыбке, хотя трудно поверить, что я до сих пор способна улыбаться. Я забираю пластырь:
— Ладно, покажу, как им пользоваться. Дай-ка твою ногу.
— В мире ангелов это весьма интимная просьба. Обычно для этого требуется ужин с вином и игривая беседа.
Остроумный ответ, ничего не скажешь.
— Дело твое, — отвечаю я.
Что ж, лауреатом премии года за остроумие мне не быть.
— Ты хочешь узнать, как пользоваться пластырем, или нет? — спрашиваю сердито.
На большее я сейчас не способна.
Он вытягивает ноги, все в ярко-красных пятнах. Мозоль на одной пятке лопнула.
Я смотрю на свои скромные запасы мозольного пластыря. Придется целиком потратить его на ноги ангела и надеяться, что мои собственные выдержат. Я осторожно накладываю пластырь на лопнувшую мозоль, стараясь заглушить внутренний голос: «Он пробудет с тобой пару дней, не больше. Зачем тратить на него ценные запасы?»
Ангел вытаскивает из плеча очередной осколок стекла. Он занимался этим всю дорогу, но постоянно находит новые. Если бы он не шагнул передо мной, проламывая стекло, я тоже вся была бы утыкана осколками. Я почти не сомневаюсь, что он не специально защищал меня, но все равно благодарна.
Осторожно снимаю кровь и гной стерильной салфеткой, хотя знаю: если он и заработает инфекцию, то скорее от глубоких ран на спине, а не от мозолей на ногах. Мысль о его потерянных крыльях заставляет мои руки двигаться нежнее обычного.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я.
Мне ни к чему это знать. Собственно, я и не хочу. Если знаешь кого-то по имени, кажется, будто ты с ним по одну сторону, а такого просто не может быть. Как будто допускаешь, что можешь с ним подружиться. Но и это невозможно. Какой смысл заводить дружбу с собственным палачом?
— Раффи.
Я спросила лишь для того, чтобы отвлечь ангела. Пусть поменьше думает о том, что теперь ему придется пользоваться ногами вместо крыльев. Впрочем, имя кажется мне вполне подходящим.
— Раффи, — медленно повторяю я. — Мне нравится.
