Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
порядке судопроизводства. Автозак с приговоренными опаздывал. Шестеро «исполнителей» – все в полевой форме, в званиях от лейтенанта до капитана – ждали. Выпивали, хрустели огурцами.
– Я вот думаю купить диван, – сказал молодой лейтенант.
– Диван – это хорошо, – сказал капитан с усами.
– Зачем тебе диван? – добродушно хмыкнул Василий Блохин. – Ты же не женат.
– А что же, товарищ капитан, только женатому можно на диване лежать?
– Ну куда ты его поставишь? В общаге своей?
– А что же? Сначала в общаге, потом, когда женюсь, квартиру дадут.
– Квартиру сразу не дадут. Ишь чего захотел – квартиру, – помотал головой капитан без усов.
– Конечно, сначала дадут комнату в коммуне, – сказал капитан с усами.
– Пока капитана не получишь, никто тебе квартиру не даст, – сказал Василий Блохин. – И то, если служба будет без нареканий.
«И если доживешь», – подумал Кривошеин.
– А ты, капитан, получил квартиру? – повернулся Василий Блохин к Кривошеину.
– Нет. У меня комната в коммуналке.
– Вот видишь, а ты, летёха, уже на диван нацелился, – сказал капитан с усами.
– А чего ж тебе квартиру не дают? – Блохин смотрел на Кривошеина сочувственно. – В местком ходил? В профком?
– Да зачем мне? Я не женат. Одному хватает.
– А-а-а! Ну, вот так вот! Неженатым не дают квартиры, даже капитанам, – сказал Блохин.
Порядок работы был отлажен до автоматизма. Автозаки привозили приговоренных, капитан Блохин становился у ямы с пистолетом. Подручные подводили смертников по одному, ставили перед ямой. Блохин стрелял в затылок. Конвейер: подвели – выстрел, подвели – выстрел. Когда у Блохина кончались патроны, ему подавали заряженный пистолет. К «добровольцам» здесь относились несколько свысока, с усмешечкой, как специалисты в любой области подсмеиваются над дилетантами. Добровольцами были либо следователи, приезжавшие, как Кривошеин, собственноручно «исполнить» своего подследственного, либо просто гости – пострелять. Гости были, конечно, не кто попало, а высоких рангов и должностей, обычно после ресторана. Выстрел в чью-то голову как десерт или как отрезвляющий шок – кому как. Добровольцы нарушали отлаженную работу конвейера, и это раздражало спецов.
Кривошеин всегда сам исполнял своих. Сколько убил за двадцать лет в органах, не считал. Много … но недостаточно. Еще до того, как стал следователем, бегал оперативником и стрелял врагов советской власти всех мастей: бывших белогвардейцев, анархистов, октябристов, да и монархистов заодно. А потом и вовсе сказочное время настало: одни коммуняки объявили врагами других коммуняк – троцкистов, левых и правых уклонистов и прочих ревизионистов. Стреляй не хочу. Практически – по своему выбору. И стрелял. Ведь все виновны, все без исключения, и сам он – больше всех, но ему своя расплата, своя карма, как говорят в окрестностях волшебной страны Шамбалы. А комсомолка Нина, дочь комиссара и комдива? Нину он прощает, ибо спасает.
С полигона донесся рокот двигателя: подъехал автозак. Вошел начальник конвоя, принес списки и папки с личными делами.
– Как фамилия твоего, капитан? – спросил Блохин.
– Медведкин.
– Есть такой. Давай ты первый, чтобы мы потом не прерывались.
Кривошеин вышел из караулки в слепящий свет прожекторов, как на сцену. Приговоренные стояли на коленях под охраной конвоиров – резко очерченные светом силуэты, будто пешки на шахматной доске.
– Медведкин, – сказал Кривошеин начальнику конвоя.
Двое конвоиров подняли одну из пешек и подвели. Согласно процедуре, начальник конвоя сверился с фотографией в личном деле.
– Сам дойдешь? – спросил Кривошеин.
– Куда? – У Медведкина стучали зубы.
Кривошеин развернул Медведкина и подтолкнул в направлении ямы, зиявшей на границе света и тени. Медведкин сделал два шага и встал.
– Помочь? – спросил начальник конвоя.
– Справимся, – сказал Кривошеин.
Он крепко сжал локоть Медведкина, и плечом к плечу они пошли к яме. Медведкин вроде бы и не упирался, но шел – будто против ураганного ветра.
– Ну, давай, – уговаривал Кривошеин.
– За что? – пробормотал Медведкин.
Кривошеин удивился. Обычно в последние минуты смертники не разговаривают. Уже нет вопросов, и ответы не нужны.
– Почему? – Медведкин сопел и задыхался.
Кривошеин молчал. Не подарит он старому большевику такую роскошь, как смысл, в его последнюю минуту.
Кривошеин развернул Медведкина к яме спиной, с трудом оторвался от него. Вырвав свою руку из его рук, отступил на три шага, достал из кобуры пистолет. Секунда, две, три … Кривошеин держал паузу, целясь в лоб. Медведкин закрыл глаза, губы его тряслись. Когда конвой уже готов был предложить свою помощь тюфяку-следователю, Кривошеин спросил:
– Это был ритуал? Скажи, тебе уже все равно.
Медведкин пошевелил губами. Кривошеин не расслышал.
– Что?
Медведкин снова пошевелил губами. И Кривошеин услышал, и даже не так услышал, как прочел по губам.
– Мы не стреляли … Сначала не стреляли …
Кривошеин убрал пистолет в кобуру, схватил смертника за локоть и потащил обратно к караулке. Медведкин едва переставлял негнущиеся ноги.
– Вы не стреляли? А что? Что вы делали?! – тряс его на ходу Кривошеин.
– Мы… – сказал Медведкин что-то неразборчиво.
– Что?
– Сначала … только потом достреливали еще живых… – он едва ворочал языком.
– Что – сначала?
Кривошеин тащил Медведкина, опасаясь, что он вот-вот упадет и забьется в судорогах.
Когда до караулки оставалось с десяток шагов, раздался выстрел. Медведкин упал с дыркой над переносицей.
– Зачем?! – закричал Кривошеин, заслоняясь рукой от кинжального света.
Перед ним темной неразличимой грядой стояла расстрельная команда.
– Какого хрена ты творишь?! – послышался голос Блохина.
– Капитан, вы ответите за это!
– Это ты ответишь, идиот! Ты что тут устроил?! Приговор должен быть исполнен!
– Он начал давать показания! Важные! Открылись новые обстоятельства!
– Какие на хрен обстоятельства? Приговор вынесен! Вали отсюда, капитан! Завтра рапорт о твоих художествах будет у твоего начальства.
Ослепленный Кривошеин стоял будто на шахматной доске – один против фигур противника, а у ног его лежал поверженный ферзь …
Пока шел к своей машине, за спиной каждую минуту раздавался выстрел. Был момент, когда Кривошеин остановился, достал пистолет. Скрежетал зубами и все же поборол желание вернуться и прострелить башку капитану Блохину, и стрелять, стрелять, пока его самого не свалят пулей …
Нет. Нельзя. Нина.
Из записок мичмана Анненкова
19 июля 1918 года
Эшелон отошел от станции Баженово только в десятом часу вечера, когда уже стемнело. Мы все вздохнули с облегчением. В движении спасение. Наконец мы удалялись от Екатеринбурга, от проклятого Ипатьевского дома, вокруг которого наверняка с утра уже носились комиссары.
После заключения и опасностей бегства в вагоне наступило блаженное затишье. Два дня спасенные спали.
Что касается нас четверых, то каждый по очереди заступал на шестичасовое дежурство. В обязанности дежурного входило выполнять просьбы и поручения Государя и членов Семьи,
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134