лужи, работать так нельзя. Утро было свежим и ясным. И вчерашний день, со всеми его происшествиями, казался страшным сном. Ливень вчера кончился уже около десяти. После этого дежурные разогрели остатки обеда и накормили отряд. Папандопуло, протрезвев и извинившись раз сто, ушел домой. Образ гневной Люськи не давал ему покоя. Сказал: «Москвич» пусть стоит. Завтра приду с канистрой бензина, заправлю, и заеду за вашим хлопцем». Генка стал отнекиваться, мол, он себя хорошо чувствует, не поедет к доктору. Ирина оборвала его на полуслове и сказала:
— Не поедешь — тогда пойдешь пешком. — видно было, что терпение ее иссякло. Гена промолчал и отвернулся.
Алиска тоже пришла в себя. Сидела за ужином бледная, но хотя бы поела.
Сегодня за завтраком отряд собрался в полном составе. Дежурили Лёха, Кирилл и Брёма. Алексей преобразился — сделал себе повязку на лоб, и все время махал палкой, раздавая указания. Кирилл с Брёмой дежурили первый раз. И, судя по всему, вообще готовили еду впервые в жизни. Не удивительно, что гречка оказалась сырой и подгорела, а от крепкости чая глаза лезли на лоб.
Тем не менее, даже такой завтрак не испортил настроения ребятам. Жара спала, выходной! Можно отоспаться и накупаться вдоволь!
Геныч со Стасом с Ириной Алексеевной пошли к доктору. «Москвича» на дороге не было. Папандопуло, со слов местных жителей, отогнал машину в деревню, и находился под домашним арестом у Люськи.
Врач измерил у ребят давление, температуру, проверил у глазное дно, ухо, горло и нос. Выяснилось, что у Геныча рана на затылке несерьезная, поцарапана кожа. У Стасика, возможно, легкое сотрясение возможно, поэтому предписан спокойный режим и обильное питьё.
— А вы археологи, да? — Спросил на прощанье доктор.
— Да, — ответила Ирина.
Доктор как-то странно посмотрел на неё, как будто прикидывая в уме, а не обратиться ли ему куда следует.
— Вы знаете, что — лучше лопаты им больше не давайте. А то мало ли…
***
Танька с Ленкой собирали вещи. Они были неразлучными подругами с первого класса и жили в одном подъезде. Для тех, кто их знал, они были одним целым. Поэтому, если Таня решила уехать, то Лена вместе с ней. Ирина Алексеевна отнеслась к этому, как к само собой разумеющемуся
Родители приехали в обед. Они вышли из Уазика и загадочно сообщили: «А мы приехали не одни!». Танин папа помог пассажирке выбраться с заднего сиденья, и тут все увидели пожилую полную женщину с ярко — красными волосами, собранными в «шишку». В руках она держала клетку с черной птицей. Приторным голосом дама протянула: «Здрааавствуйте, дети!», от чего те испуганно попятились назад.
— Танюха, это что, твоя бабушка? — спросила Анька.
— Ты с ума сошла! Я понятия не имею, кто это! — ответила та, и побежала к родителям.
Гость обратилась к Ирине Алексеевне, смотревшей на нее в полном недоумении:
— Вы, наверное, Ирина? Здравствуйте! Я — Октябрина Осиповна, директор Барабинского Краеведческого Музея. Я прочитала в местной газете заметку про ваши раскопки и решила приехать в гости. Так сказать, увидеть воочию, — сказала она, и глаза ее при этом сверкнули.
— Ааа…Здравствуйте, Октябрина… простите, ах да, Осиповна! Как неожиданно… А как же вы, с Таниными родителями… — Ирина была в растерянности.
— О, это большая удача! — перебила ее пожилая дама, размахивая клеткой. Птица при этом вскидывала крылья и крякала. — Я доехала до Осинцево на рейсовом автобусе. А дальше он меня не повез. Он, видите ли, на раскопки не возит! Я еще жалобу на него напишу! Да здесь надо сделать остановку общественного транспорта, чтобы все желающие могли утолить жажду познания истории! Вы согласны, Ирина? — спросила Октябрина Осиповна таким тоном, что Ирина поняла — выбора у нее нет.
— В общем, да… Интерес к истории… Это хорошо, конечно…
— Вот! — Октябрина вскинула указательный палец. — И тогда я пошла пешком. А эти милейшие люди остановились, и спросили меня, где тут археологи. И я им ответила: «Там!». Они любезно согласились меня подвезти. А то, знаете ли, идти четыре километра с моими сумками и Кирюшей… Кстати, познакомьтесь, Кирюша — это мой грач.
Костя, услышав имя птицы, гоготнул. Кирилл Елисеев заморгал чаще обычного. Обитатели лагеря с любопытством наблюдали за происходящим. Некоторые все же подумали, что эта гостья — Танина бабушка. Другие поняли, что она из какого — то музея. Никто не ожидал, что она у них останется.
— Я всего на денек. Ириночка, вы ведь не возражаете? — Октябрина тащила свою громадную сумку.
Ирина Алексеевна очень уважительно относилась к людям. А к старшим — тем более. Эта женщина, конечно, странновата. Но она директор Краеведческого музея! Ирина ведь тоже заведовала, пусть небольшим, школьным, но тоже музеем. Они, получается, были коллегами. К тому же палатка Тани и Лены освободилась, а значит, есть куда ее поселить.
— На денек? Нет, не возражаю.
— О, спасибо! — Октябрина махнула клеткой. Грач шмякнулся о прутья.
— Чтобы все тут посмотреть, много времени не нужно. Вы нам не помешаете.
На этот счет, как выяснилось, Ирина ошибалась.
***
Люба и Алиса, лежали недалеко от лагеря, под марлевым пологом. Так называлось это гениальное изобретение в виде прямоугольника с завязками. Крепился он на четыре штыковые лопаты по углам. Края полога заправлялись под спальник, так что комарам, оводам и прочему гнусу путь был отрезан.
Девчонки читали журналы. Это были свежие брошюрки, приложение к журналу «Наука и жизнь», которые Алиса взяла с собой из дома.
Тут они увидели, что к ним идёт Анька.
— Эй, хватит филонить. Ирина Алексеевна зовет, — сказала она.
Алиска с Любкой молчали. Они продолжали лежать, и не повернулись в Анькину сторону. Еще не хватало, чтобы эта рыжая нахалка думала, что они ее сразу послушаются. Но Сажина не уходила.
— Читаете? Что читаете? — спросила она с ехидцей.
— Чё надо, — буркнула Любка. — Ты это, давай, иди уже. Скажи Ирине, что мы идем… Что это за звук? Кто жужжит?
Действительно, рядом с пологом слышалось какое — то странное жужжание. И исходило оно, странным образом от Аньки. Та просияла:
— Это я бусики сделала! Из оводов, — Сажина улыбалась. Точнее, это была не улыбка, а кровожадный оскал. — Из живых! Хотите посмотреть, а?
Оводы были нанизаны на тонкую нить. Они барахтались и махали крылышками, упираясь друг в друга, от чего бусы на шее Аньки казались живыми.
— Фууу, какая гадость! Ты садистка! — закричала Любка. — Иди отсюда!
Сажина была в экстазе. Она знала, что эти две подружки ее терпеть не могут, и наслаждалась произведенным эффектом еще минуту.
