хотелось уйти. Уолтер подумал, что у него немного больной вид.
Они пожелали доброго вечера Тоби, который все еще объяснял темперамент Сержа с точки зрения театра, и вышли. Вечер был теплый.
– Часто он так шумит? – спросил Сирл.
– Ратов? Да он и раньше устраивал сцены, но такой – нет. До этого я никогда не видел, чтобы он применял физические меры воздействия.
Они встретили Артура, возвращавшегося к прерванному занятию, и Уолтер спросил, что стало с нарушителем спокойствия.
– Убежал домой, – ответил Артур, широко улыбаясь. – Полетел как стрела, выпущенная из лука. Мог бы зайца убить. – И пошел к своему пиву.
– Для обеда еще рановато, – сказал Уолтер. – Давайте вдоль реки и потом по луговой дорожке – домой. Простите за скандал, но, наверное, вы в своей работе привыкли к разным темпераментам.
– Ну, меня, конечно, обзывали по-всякому, но до сих пор никто ничем в меня не бросал.
– Могу поклясться, что и Люцифером со Среднего Запада до этого никто не догадался вас назвать. – Уолтер остановился, облокотился на перила моста под Милл-хаус и стал смотреть на отражение вечерней зари в водах Рашмера. – Быть может, старая мудрость верна и невозможно любить, не теряя головы. Когда испытываешь к кому-нибудь такую привязанность, как Серж к Тоби Таллису, наверное, перестаешь здраво судить о предмете.
– «Здраво»? – едко заметил Сирл.
– Да, все теряет свои истинные пропорции. Что, как мне кажется, является утратой здравомыслия.
Сирл долго молчал, уставившись на гладкие воды реки, которая медленно текла в сторону моста, а потом ударялась о него и начинала неожиданно истерично бурлить под ним, как всякая вода, наткнувшаяся на препятствие на своем пути.
– Здраво, – повторил Сирл, глядя на то место, где река теряла свободу и засасывалась в дренажную трубу.
– Я не говорю, что этот парень сумасшедший, – продолжал Уолтер. – Просто он потерял здравый смысл.
– А здравый смысл – такое уж необходимое качество?
– Изумительное качество.
– Ничего великого не родилось из здравого смысла, – заметил Сирл.
– Напротив. Отсутствие здравого смысла виновато практически во всяком зле в жизни человека – во всем, начиная с войн и кончая нежеланием ездить в автобусах. Я вижу свет в Милл-хаус. Должно быть, Марта вернулась.
Они посмотрели вверх на нависшую над ними светлую массу дома, блестевшую в начинающихся сумерках, как блестит бледный цветок. Ту сторону дома, которая смотрела на реку, заливал свет из окна. В еще не совсем погасшем свете дня он казался ярко-желтым.
– Именно такой свет любит Лиз, – произнес Сирл.
– Лиз?
– Она любит, когда при дневном свете освещение кажется золотым. До того как темнота превратит его в белое.
Уолтеру впервые пришлось подумать о Сирле в связи с Лиз. До сих пор ему и в голову не приходило думать о них вместе, потому что он ни в коей мере не испытывал собственнических чувств по отношению к Лиз. Такое отсутствие собственничества можно было бы счесть добродетелью, не проистекай оно из того факта, что Уолтер воспринимал Лиз как нечто само собой разумеющееся. Если бы каким-либо гипнотическим способом можно было вытащить наружу глубинное подсознание Уолтера, обнаружилось бы, что он считает, будто Лиз прекрасно может позаботиться о себе. Конечно, сознательное мышление Уолтера шокировала бы даже тень такого соображения, но поскольку он совершенно не был склонен к самоанализу и почти не знал, что такое застенчивость (черта, позволявшая ему работать на радио, – то, что так восстанавливало против него Марту и одновременно делало его любимцем британской публики), самое большее, до чего простиралось его сознательное мышление, – это неколебимая уверенность, что Лиз его любит.
Уолтер знал Лиз так давно, что она уже ничем не могла его удивить. Естественно, он считал, что ему все известно о Лиз. Однако он не знал такой простой мелочи – что ей нравится искусственное освещение днем.
А пришелец Сирл узнал об этом.
Более того, запомнил.
Легкая рябь прошла по гладким водам чувств самодовольного Уолтера.
– Вы знакомы с Мартой Халлард? – спросил он.
– Нет.
– Это надлежит исправить.
– Я, конечно, видел ее на сцене.
– О, в чем?
– В пьесе, которая называлась «Прогулка в темноте».
– А, да. Марта была хороша в ней. Мне думается, это одна из ее лучших ролей, – произнес Уолтер и не стал развивать эту тему. Ему не хотелось говорить о «Прогулке в темноте». Это пробуждало воспоминание о Марте Халлард, но к нему примешивалось воспоминание о Маргерит Мэрриам.
– Наверное, сейчас зайти неудобно? – спросил Сирл, глядя вверх на лившийся из окна свет.
– Слишком близко время обеда. Марта не тот человек, к которому легко просто так зайти. Подозреваю, что именно поэтому она и выбрала уединенный Милл-хаус.
– Может быть, завтра Лиз отведет меня и представит.
Уолтер почти сказал: «Почему Лиз?» – но вспомнил, что завтра пятница и он весь день будет в городе. Пятница была днем его радиопередачи. Сирл помнил, что завтра Уолтера здесь не будет, а он сам забыл. Еще раз прошла легкая рябь.
– Угу. Или мы можем пригласить ее на обед. Она любит хорошую еду. Ладно, наверное, нам пора идти.
Но Сирл не двигался с места. Он смотрел на ряд ив, росших по краю гладкой поверхности темной, со свинцовым отблеском воды.
– Нашел! – сказал он.
– Что нашел?
– Тему. Связующее звено. Мотив.
– Для книги, вы имеете в виду?
– Да. Река. Рашмер. Как мы раньше не подумали об этом?!
– Река! Превосходно! Как же это мы?! Наверное, потому, что она не целиком орфордширская река. Но конечно же, это прекрасное решение. Такое много раз делалось и для Темзы, и для Северна. Не вижу, почему бы такому подходу не сработать и для небольшого Рашмера.
– Она даст разнообразие, необходимое для книги?
– Несомненно, – ответил Уолтер. – Лучше и быть не может. Она начинается в холмистой местности, сплошные овцы, и каменные стенки, и острые очертания. Потом немного пасторали: фермы с красивыми домиками, большие сараи, и английские деревья в лучшем виде, и деревенские церкви, похожие на соборы. Потом Уикхем, квинтэссенция английских торговых городков. Виллан, который когда-то отправлялся из такого города в Лондон, чтобы поговорить с королем Ричардом, – тот же самый человек, который сегодня гонит овец к поезду, чтобы отправить в Аргентину. – Рука Уолтера потянулась к нагрудному карману, где лежала его записная книжка, но тут же опустилась. – Потом болота. Знаете, косяки гусей на вечернем небе. Огромные кучевые облака и волнующаяся трава. Потом порт – Мер-Харбор. Почти Голландия. Полный контраст тому, что осталось позади. Город с симпатичными оригинальными постройками и гавань с рыбачьими лодками и каботажными судами. Чайки, и отражения, и фасады. Сирл, это замечательно!
– Когда начнем?
– Ну, для начала – как мы будем двигаться?
– А лодку
