стола и сам усаживаясь на другой, напротив, с этой же, внешней стороны. Вот что значит новое начальство: что ни попросишь — во всем навстречу.
— Это вы добились? — невольно с острым почтением в голосе спросил Евлампьев.
— Да что вы, Емельян Аристархович! — Слуцкер улыбнулся. Евлампьсв вспомнил, что Слуцкер всегда только улыбался такой вот как бы отсутствующей, как бы сторонней всему происхолящему, обращенной в себя улыбкой, смеха он от него никогда, кажется, не слышал. Это шутка. Как бы я добился… Просто уж так вот совпало. Тут до меня добивались. Он забросил ногу на ногу, улыбка мало-помалу словно бы стекла с его лица, взял со стола сигареты, зажигалку и закурил. Работа, Емельян Аристархович, конечно же, не очень-то по вашей квалификации… но что поделаешь, только ведь на два месяца… надо, чтобы вы прямо сразу включились — совсем мы никак в сроки не укладываемся.
— Да ну, пустое! Я вас понимаю! Что вы! — Евлампьев смущенно и торопливо замахал руками. Смущался он еще оттого, что никак все-таки не мог вспомнить определенно — Абрамович Слуцкер или нет, и потому вынужден был не называть его по имени-отчеству. У меня уже и голова не та. У кульмана постоять — да мне уж приятно.
— Ну и хорошо. Ладно, с непонятным удовольствием сказал Слуцкер, снял ногу с ноги и поднялся. Пойдемте тогда, я вас провожу.
Когда Евлампьев шел через залы к кабинету Слуцкера, народу в них еще было немного, теперь уже большинство собрались, все, в основном, прежние, знакомые по ушедшим годам работы, и этот проход вдоль кульманов был одним непрерывным раскланиванием.
— Сюда вот, — позвал Слуцкер Евлампьева у выхода из зала, свернул направо, и они вошли в комнату руководителей групп.
В комнате стояли три стола, и стояли не тесно, не впритык, а довольно-таки даже далеко друг от друга, ну одной из стен, нисколько не загромоздив комнаты, уместился кульман, с прикнопленным к нему большим чистым листом синьки и маленьким тетрадным листком в правом верхнем углу, на котором чернилами, от руки, был набросан какой-то эскиз. Раньше руководителн групп сидели вместе со своими группами в общем зале. единственно, что старались выгородить для себя кульманами укромные тихие уголки.
— О, Емельян Аристархыч! — поднялся из-за ближнего к двери стола Молочаев. Он был теперь руководителем группы вместо Евлампьева, Евлампьев сго и рекомендовал на свое место, уходя, — Молочаев нравился ему своим умением работать до последнего физического предела, до изнеможения, да и конструкторские решения его были мало что точны всегда, но подчас и просто виртуозны. Ему было тридцать три года, когда его утвердили руководителем, и потом, приходя в прошлые разы поработать, Евлампьев видел, как он все более крепчает, матереет, ясно было, что годика еще четыре — и он пойдет выше.
— Да, я это, Евгений Иванович, я,пожимая его протянутую руку, сказал Евлампьев.Вот, есть еще силенки, попорчу ватман положенные нам, пенсионерам, два месяца. В группе у Петра Никодимовича вот, — кивнул он в сторону Вильникова, занимавшего стол в самом светлом углу, у окна, и медленно, как бы не зная, стоит ли, выбиравшегося сейчас из-под изломов синьки, спускавшейся ему со стола на колени.
— Давай, Емельян, давай, очень хорошо, — проговорил Вильников, выбрался наконец из-за стола, уложив свисавший конец синьки на стул, подошел к Евлампьеву и пожал ему руку своей толстой, с короткими крепкими пальцами, как мохом, заросшей волосом лапой. — Видишь, — махнул он в сторону стола, — с утра пораньше. Зашились — дальше некуда. Я еще Матусевича уговорил, будете с ним на пару.
Вильников был старым сослуживцем Евлампьева, у него у самого уже подходил пенсионный возраст, и они были накоротке.
Слуцкер ушел, и Евлампьев остался в комнате с Молочаевым и Вильниковым. Хозянна третьего стола не было. — Это Бугайков здесь сидит? — спросил Евлампьев.
— Бугайков, — подтвердил Вильников. В командировку уехал,уточнил зачем-то Молочаев.
— Поняцно. — Евлампьев обвел комнату взглядом.На новом месте… хорошо. А что, как, это неплохо, что отдельно-то сидите? Как боссы теперь стали.
— Иди ты, боссы! — сказал Вильников. — Нашел боссов — ишачишь тут, не разгибаясь…
Молочаев хмыкнул. Он был высок, поджар, во всем его облике была горячая, азартная спортивность, и даже то, что он носил ечки, этой спортивности в нем не умаляло: очки были в какой-то светлой проволочной оправе, квадратненькне, тонкие…
— Вопрос, Емельян Аристархыч, обсуждению не подлежит. Комнаты есть, их не ликвидировать — стена капитальная, значит, надо использовать. А уж использовать — так с высшим смыслом.
— А, вон как…протянул Евлампьев.Вон как…Ему еще хотелось расспросить Молочаева, как дела в группе, что интересного, над чем сейчас работают, но было неловко — он все-таки принадлежал сейчас Вильникову, стоящему тут же,и не посмел ни о чем спрашивать. Ну, потом как-нибудь, подумал он.
— Пойдем! — коснувшись его плеча своей мохнатой седой лапой, сказал Вильников. Покажу тебе твое место.
Вильников вывел его в зал, и они пошли между рядами кульманов.
— В курс дел тебя Соломоныч в общих чертах ввел? — спросил Вильников.
— Какой Соломоныч? — не понял Евлампьев.
— Да Слуцкер же, кто.
Евлампьева обдало жаром. Соломонович! Просто бог охоронил, что не называл его по имени-отчеству. Хорош бы он был со своим Абрамовичем…
— Ну, как я понял,сказал он,на подхвате, семечки лузгать.
— Именно, — подтвердил Вильников.Черт знает что, знаешь ли, с каждым годом все хуже — одно бабье идет в конструкторы. Как во врачн. Все со справками дома сидят, некому работать. Вот этот,остановился он возле одного из кульманов. Кульман стоял в нерабочем положении, с совершенно вертикальной доской, и имел от этого какой-то бравый, гвардейский вид. Это Бородулина, Бородулин на военных сборах, вчера жена звонила — месяц еще точно пробудет. Так что месяц он точно твой. Лихорабов! — крикнул Вильников, зайля за кульман, к столу, изогнувшись, чтобы видеть за другими кульманами, по какой-то непонятной прямой, этого Лихорабова. Тот, видимо, отозвался, он поманил его пальцем н вновь подошел к Евлампьеву.Вот, будешь с ним в паре. Узел у него сложный, что, глядишь, и подскажешь.
Пролавировав между кульманами, с другой стороны стола подошел к ним светлоголовый мужчина лет тридцати, в цветастом ярком галстуке под расстегнутым пиджаком. Круглое свежее лицо его с небольшими, яркими, под стать галстуку, голубыми глазами было Евлампьеву знакомо, но и лишь, просто видел его прежде, встречал…
