Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
испытывали глубокое недоверие к режиму и беспокойство о будущем.
Хотя нацисты пришли к власти, когда мне было только 12 лет, я начал следить за событиями и вырабатывать свое отношение к ним. Мне представлялось, что общее положение Германии при нацистах все же улучшалось, но одновременно я испытывал смешанные чувства к Гитлеру и сомнения в том, куда он ведет страну.
В 1934 г. заезжий лютеранский пастор посетил нашу церковь в Пюггене. Мы были просто шокированы, когда он с кафедры начал проповедовать нацистскую идеологию. Его громкий голос гремел в нашей небольшой церкви. Стуча кулаком по аналою, в своей проповеди он заявил, что сам Бог даровал нам Гитлера и нацистов. Заявляя, что все, что делают нацисты, является благом для Германии, он призвал нас последовать за ними. Мои родители были поражены подобным кощунством – государство использовало религию в попытке оправдать свою власть.
Правление нацистов
Политические репрессии ощущаются явственнее в больших городах, поэтому было бы преувеличением заявлять, что в нашей сельской общине господствовало чувство страха. Хотя нацисты все больше ограничивали свободу выражать открыто несогласное мнение, мы продолжали обсуждать политические вопросы в семье и с близкими друзьями. Все же я стал более осторожным, когда приходилось высказывать собственное мнение в разговорах с теми, чьи взгляды были мне неизвестны, даже если я хорошо знал этих людей.
Было понятно, что на нас могли донести в полицию или партийную организацию, если бы мы стали выражать антинацистские взгляды в присутствии не тех людей. Случись так, что власти узнали бы об этих взглядах, вас могли бы выгнать с работы или всячески мешать вашей деловой деятельности. Вас просто изолировали бы в пределах вашего сельского поселения. В случае открытого неповиновения власти вас неизбежно ждал бы арест и последующее тюремное заключение. При диктатуре запугивание и устрашение были достаточным средством заткнуть людям рты.
Лишь небольшая группа людей на вершине власти определяла политику правительства. Нацистская партия, однако, начала рекрутировать в свои ряды новых людей. Власти постепенно ужесточали контроль над немецким обществом. По крайней мере половина новых членов партии вступали в нее с прагматическими целями – получить работу или продвинуться по службе, другая – из идеологических соображений. Конечно, было много кандидатов, сочетавших те и другие взгляды.
В нашей большой семье один мой дядя из соседней деревни Хоэндольслебен стал функционером нацистской партии. Он хотел поправить свое фермерское хозяйство и в то же время верил в идеи нацизма. Мои родители проявляли крайнюю осторожность и избегали при нем любых разговоров о политике, когда все члены семьи собирались вместе, хотя явно не разделяли его взглядов. Его сын потом пошел добровольцем в СС и был убит в первые дни боев во Франции.
Несмотря на то что в высших эшелонах партии были образованные люди, приверженные идеям нацизма, сами нацисты опирались на поддержку наименее образованных представителей рабочего класса, которые пополняли их ряды. Мои родные и большинство землевладельцев Пюггена с трудом могли воспринимать этот тип людей, которые поднялись на вершины власти.
Облачившись в нацистскую форму, бывший старательный работник и отличный парень вдруг начинал вести себя как мелкий деспот. Соблюдая предельную осторожность в высказываниях о политике в присутствии подобных людей, в своем кругу мы часто ворчали по поводу этого феномена: «Этот мошенник копался в навозе, а сейчас он строит из себя большую шишку. Его следует опасаться».
Если фермер или предприниматель обращался к местным властям за разрешением что-нибудь сделать, его просьба прежде должна была получить письменное одобрение местного отделения нацистской партии. Если фермер не являлся членом партии или не симпатизировал ей, партийные чиновники обычно препятствовали получению необходимого разрешения. Непосредственное обращение в партийные органы могло помочь в решении вопроса, но при этом проситель оставался в долгу перед чиновником и чувствовал себя униженным.
В моей семье никогда открыто не выражали недовольства властью, но властям было известно о нашем критическом отношении. В отместку нам давали некоторые нежелательные задания. Когда только что назначенный чиновник местного отделения нацистской партии потребовал, чтобы мой дед выполнил какое-то необоснованное распоряжение, он просто отказался его выполнять. Чиновник, уверенный в том, что старого человека можно запугать и принудить его к послушанию, приехал пару дней спустя на нашу ферму и остановился у дома старика.
Вместо того чтобы уступить, мой дед, сильно рассердившись, схватился за лопату и пообещал размозжить голову незваному посетителю, если тот не уйдет с его земли и не прекратит запугивать его. Если бы наци не уступил, дед, я уверен, выполнил бы свою угрозу. Нацисты редко терпели такое к себе отношение, но, видимо из-за престарелого возраста деду удалось уйти от наказания за явное неповиновение.
Когда деду исполнилось 80 лет, он получил в подарок от местной компании, которая покупала наше зерно, небольшую коробку. Предвкушая найти в посылке несколько бутылок вина, он с негодованием обнаружил в ней портрет Гитлера в деревянной раме. Из всей моей семьи он был, видимо, единственным, кто относился к нацистам столь отрицательно.
Еще до того, как Гитлер пришел к власти, менее всего я понимал враждебность нацистов в отношении еврейского населения. Я смотрел на еврея как на немецкого гражданина, только исповедующего другую религию. У меня никогда не было с ними проблем, и враждебность к ним со стороны нацистов казалась мне иррациональной. Впрочем, возможно, не только мне, но и другим немцам.
Евреев в Пюггене не было, но моя семья длительное время поддерживала дружеские коммерческие отношения с еврейским предпринимателем из Берлина. Вплоть до середины 30-х гг. он регулярно наведывался к нам на грузовике и закупал яблоки из нашего сада. Еще один еврей, которого я знал в моей юности, был ветераном Великой войны. Он был ранен в бою и затем до самой смерти жил с металлической пластиной в голове.
В 1933 г. нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс начал длительную кампанию в средствах массовой информации по очернению евреев. Будучи более образованным, чем фюрер, Геббельс обладал ораторским даром не меньшим, чем у Гитлера. Он умел убеждать.
Нацисты пытались найти любую причину, чтобы обвинить евреев в эксплуатации немцев, которые пострадали от финансового кризиса во время Великой депрессии. Более того, пропаганда утверждала, что вступившие в тайный сговор евреи и были главной причиной всех бед Германии и остального мира. Поскольку большинство людей верят в то, что видят и слышат, монополия нацистов на средства массовой информации давала им исключительную возможность манипулировать общественным мнением.
Постоянно повторяемые обвинения постепенно убедили большинство немцев в том, что евреи являются потенциальной угрозой для немецкого
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
