голосом произнесите «девяносто девять».
Краснолицый человек рассмеялся.
— Не беспокойтесь, доктор, все в порядке. Кашляю оттого, что жую табак, хотя знаю, что это очень дурная привычка. А сказать я должен «девять шиллингов и девять пенсов». Дело в том, что я служу в газовой компании, и приборы показывают именно такую задолженность за вами.
Доктор Хорэс Уилкинсон без сил откинулся на спинку стула.
— Значит, вы не пациент? — выдохнул он с удивлением.
— Здоровье еще ни разу меня не подводило, сэр.
— Очень хорошо. — Доктор постарался спрятать разочарование за наигранным оживлением. — Да, вижу, вы не привыкли беспокоить врачей. Даже не знаю, что бы мы делали, если бы все вокруг были такими же здоровыми. В ближайшее время зайду в офис вашей компании и уплачу требуемую небольшую сумму.
— Было бы удобно, сэр, если бы сейчас, пока я здесь, чтобы не доставлять вам беспокойства…
— О, разумеется!
Бесконечные унизительные финансовые проблемы раздражали доктора больше, чем скудная жизнь впроголодь. Он тут же достал кошелек и высыпал содержимое на стол: две монеты по полкроны и несколько пенсов. В правом ящике стола лежали десять золотых соверенов. Но эта сумма предназначалась для арендной платы. Коснуться ее означало потерять практику. Нет, лучше голодать.
— Надо же! — воскликнул доктор с улыбкой, словно чрезвычайно удивившись казусу. — Оказывается, мелочь закончилась. Боюсь, все-таки придется заглянуть в контору и заплатить там.
— Как скажете, сэр. — Инспектор поднялся и наметанным взглядом оценил обстановку комнаты, начиная с ковра стоимостью в две гинеи и заканчивая муслиновыми шторами за восемь шиллингов, после чего удалился.
Оставшись в одиночестве, доктор Уилкинсон занялся изменением интерьера: он привык делать это по несколько раз в день. Прежде всего, положил на край стола массивный медицинский словарь Куэйна, чтобы показать случайному пациенту, что руководствуется советами лучших специалистов. Затем достал из карманного футляра все мелкие инструменты — ножницы, пинцеты, скальпели, ланцеты — и в идеальном порядке разложил их возле стетоскопа. Непосредственно перед стетоскопом располагались бухгалтерская тетрадь, ежедневник и журнал учета посетителей. Ни в одной из необходимых канцелярских книг еще не появилось ни единой записи. Однако, чтобы обложки не выглядели слишком новыми и блестящими, доктор Уилкинсон потер их одну о другую и слегка испачкал чернилами. Было бы нехорошо, если бы посетитель увидел, что до него сюда еще никто не заходил, поэтому на первых страницах доктор записал некие вымышленные визиты, нанесенные вымышленными пациентами в течение трех последних недель. Закончив эти важные дела, он опустил голову на руки и погрузился в мучительное ожидание.
Ожидание клиентов тяжело дается любому молодому профессионалу, тем более тому, кто знает, что денег осталось даже не на недели, а на считаные дни. Даже при самой строгой экономии деньги стремительно растекаются на бесчисленные мелкие траты, которых человек не замечает до тех пор, пока не начинает жить исключительно на собственные средства. Сидя за письменным столом и созерцая маленькую кучку серебряных и медных монет, доктор Уилкинсон ясно понимал, что шансы успешной карьеры в Саттоне стремительно тают.
И все же в этом процветающем, преуспевающем городе крутилось так много денег, что было бы странно, если бы человек с образованным умом и обученными руками не смог заработать на пропитание и крышу над головой. Глядя в окно, доктор Уилкинсон видел, как по тротуару течет бесконечный людской поток. Воздух оживленной улицы с утра до вечера наполнялся гулом деловой жизни, шумом колес и глухим стуком бесчисленных ног. Под окном тысячами и тысячами проходили мужчины, женщины, дети, но все они спешили по своим делам, лишь мимоходом бросая взгляд на маленькую латунную табличку возле двери и вовсе не думая об ожидавшем в приемной человеке. Но при этом многим из них определенно требовалась медицинская помощь. Страдающие несварением мужчины, анемичные женщины, люди с пятнистыми и желтушными лицами проходили мимо, хотя нуждались в докторе, а доктор нуждался в пациентах. И все же между ними высокой стеной стоял безжалостный профессиональный этикет. Что мог поделать молодой доктор Уилкинсон? Неужели встать возле двери, схватить за рукав случайного прохожего и прошептать на ухо: «Простите, сэр, но вы страдаете красной угревой сыпью, что начисто лишает вас привлекательности. Позвольте мне выписать вам рецепт на лекарство с мышьяком. Оно обойдется вам не дороже обычного приема пищи, но эффективно поможет избавиться от неприятности»? Подобное обращение станет грубым унижением возвышенной и гордой профессии врача, а среди медиков нет более ярых поборников жестких правил, чем те, к кому профессия особенно строга и неприветлива.
Доктор Хорэс Уилкинсон все еще мрачно смотрел в окно, когда внезапно раздался громкий, требовательный звон колокольчика. Подобный звук нередко долетал до слуха, и всякий раз в душе доктора расцветала надежда, чтобы в следующее мгновенье смениться тяжким разочарованием при виде очередного попрошайки или нахального уличного торговца. Однако молодая душа сохраняла гибкость, а потому, несмотря на печальный опыт, снова и снова отзывалась на возбуждающий призыв. Вот и сейчас доктор Уилкинсон вскочил, бросил взгляд на стол, передвинул медицинские книги на более заметное место и поспешил к выходу. Однако, войдя в прихожую, застонал, ибо сквозь стекло в верхней части двери увидел остановившуюся возле крыльца нагруженную плетеными столами и стульями цыганскую повозку, из которой выбрались двое: мужчина и женщина с ребенком на руках.
По горькому опыту доктор уже знал, что с этими людьми нельзя даже разговаривать.
— У меня ничего для вас нет, — отрезал он сквозь дюймовую щель. — Немедленно уходите!
Закрыл дверь, однако колокольчик зазвенел снова.
— Уходите! Уходите! — нетерпеливо повторил доктор и вернулся в приемную. Однако не успел сесть, как его потревожили в третий раз. В порыве гнева доктор Уилкинсон бросился в прихожую и рывком распахнул дверь.
— Какого?..
— Пожалуйста, сэр, нам нужна медицинская помощь.
И вот уже в следующее мгновенье, приклеив на лицо заученную профессиональную улыбку, он снова потирал руки и смотрел на пациентов, которых только что пытался прогнать прочь — долгожданных первых пациентов. Впрочем, выглядели они не слишком многообещающими. Мужчина — высокий цыган с длинными редкими волосами — вернулся к голове лошади, где стояла маленькая женщина с суровым лицом и большим черным синяком вокруг глаза. Голова была покрыта желтым шелковым платком, а к груди женщина прижимала укутанного в красную шаль младенца.
— Прошу, мадам, входите, — пригласил доктор в самой любезной и сочувственной манере. Во всяком случае, ошибиться с диагнозом было невозможно. — Присядьте на эту кушетку, а я сделаю все, чтобы вы почувствовали себя лучше. — Он налил в блюдце воды из графина, сделал компресс из корпии, наложил его на поврежденный глаз
