Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 16
он лениво строчил в блокноте.
— Да, есть. Как КГБ или милиция. А что случилось с твоим глазом?
Де Трай заговорил не сразу. Промедление выдало его с головой. В нём было отвращение. И ещё одно, не до конца понятное, чувство.
— Это целая история. Есть такая дива, Милан, скандальная певичка и модель. Не знаешь? Эх, какая жалость. Я писал про неё. Гонялся за ней, понимаешь, неделю… Потом она кинула вилку мне в голову.
Франц понял, что де Трай снова соврал по мелочи.
— Ты любил её?
— Нет, не думаю. Мы не разу не виделись.
— А что с глазом?
— Я упал, вот и всё.
— Ладно, — сдался Франц.
Внезапно де Трай пьяно захихикал. Франц о чём-то ему напомнил.
— А у меня друг был, на тебя похожий, — сказал он. — Тоже супер.
— Да ладно. И что за друг?
— Мы учились вместе… он был мне как бог. И мне всегда, понимаешь, всегда хотелось перед ним лебезить… понимаешь? И унижаться. Рука сама тянулась отдать ему завтрак… Отдать деньги… Нам нравилась одна девочка. И знаешь, что? Я уступил. Он заменял мне солнце. Он был из другого мира. Когда он был со мной, я чувствовал… смысл. Да-а, он был мне как бог… он летал так высоко… а там же холодно, да?
— Где?
— Наверху, — де Трай задрал палец к потолку.
Франц вспомнил уроки Солнца. Его окатило волной ужаса.
— Да, там очень холодно. Но больше страшно.
— Ну вот, а я думал, — задумчиво промычал де Трай.
— И куда он делся, этот твой бог? — спросил Франц со смешком.
Лицо де Трая омрачилось как от горькой еды. Он бессмысленно улыбнулся. Было неясно, серьёзен он или снова врёт.
— Я повесил его на шторе. У неё был такой смешной цвет, как у собаки… Они, понимаешь, доверились моей скромной харизме.
Франца пробрал холодок. Слова разом походили на признание в убийстве и на бред душевнобольного. Он сменил тему.
— Поэтому ты взялся за статью?
— Не-ет… к этому пришёл сам. Я… я… хочу быть человеком.
— Ты и так человек.
— Но не таким, не таким, не таким! — с чувством выкрикнул Колби. — Я хочу что-то сделать. Чтобы меня помнили… чтобы никогда не умер.
Франц опешил. Это чувство было ему знакомо. Пустота и тоска. Обида сломанной куклы на других, у которых в порядке шарниры и на месте глаза. В человечке, этом смешном человечке, помещался тот же ад.
Внутри сдавило, стало липко. За шоком явилась злоба. Франц увидел в Колби не зеркало, а глупую мясную избушку. Что это за эгоизм, думал Франц: «чтоб никогда не умер». Он ведь знать не знает, что будет! И что, вот это ничтожное, вусмерть пьяное разбило его жизнь какой-то там статьёй? У него и корешка не было. Так, плешивый мох.
Франц почувствовал себя обманутым. К его трагедии, к трагедии Ретазевска привело не большее, чем Колби М. де Трай. Франц понятия не имел, что означало «М» у него в имени. И не хотел знать.
— А я тебе скажу, что ты сделаешь, поганец, — рыкнул он. — Я тебе скажу. Никогда, сука, не умрёшь. Вечно жить будешь. Как Леннон.
Сказав это, он вскочил и силой мысли воздвиг вокруг силовое поле. Узкое, не больше пары метров в ширину и высоту. Чтобы де Траю было некуда бежать. А звуки драки не ушли за картонные стены.
Франц швырнул де Трая в сторону вместе со столом. Банка ударилась об пол и разбилась. По полу расползлась спиртовая лужа. Со стола упали, раскрывшись, «Головлёвы». Де Трай запутался в скатерти.
Его очки слетели. Повязка сбилась на подбородок. Во Франца уставилась пустая глазница. Она была комично рыжей от йода.
Франца пробрала дрожь. Как всякий гуманитарий, он не терпел крови.
Он отшатнулся и вцепился в край стола. Вид отталкивал его.
— Я ничего не сделал! Псих, грёбанный псих! Господи… тьфу… моя голова… Господи… — де Трай пытался наощупь выбраться из-за стола. Он искал очки и шарил по полу на карачках. Ладонь человечка заскользила по луже. Он не устоял и снова брякнулся на пол.
В голосе де Трая зазвучала отчаянная мольба.
— За что? — он слабо улыбнулся. — Я не понимаю. Правда, не…
— Ты, скотина, уже ничего не сделаешь.
— Что, в чём я виноват? Франц?
— Статья.
— Что… статья?
— Ну, твоя статья. Знаешь, что в прошлый раз было?
Франц осёкся. Он и забыл, что говорит с безумцем. Узнав правду, де Трай только сильнее уцепиться за жизнь. Франца это не устраивало.
— Это лирика, — он схватился за кухонный нож. — Пора кончать.
Де Трай съёжился на полу. Его вид выражал не ужас, а смятение.
Было тут и узнавание. Он, казалось, уже проходил через подобное.
Франц не дождался и не позвонил Юрию. А что, виноват? Этот, он его довёл. Сейчас и без лишних лиц он, Франц, спасёт Ретазевск. Как пластырь отодрать: раз, и готовенький. Возьмёт его тёпленьким.
Однако рука немела. Нож не слушался Франца. Он сделал два шага к де Траю, чтобы обрушить на него лезвие. И не смог. В поисках помощи он огляделся. Тогда Франц понял, что забыл про фото.
Франца ущипнул страх: он не перевернул рамку. Родители, жёлтые от времени, впивались в него взглядом. Лицо матери вышло из тени пальмы. Отец повернулся к камере.
Точно воскресшие.
Франц бросил нож. Силы покинули его руки. Угол обзора сменился. Он увидел себя со стороны. Взъерошенного, с припухшей веной на лбу, с ножом — и над кем! Этот де Трай, оставь его на час, убьётся сам.
Родители с фото стыдили его. Франца объял суеверный ужас. Он утешал себя тем, что вспоминал их могилы. Две полукруглых плиты с разбитой клумбой, нарциссы, и эпитафией: «вмести навеки». Мёртвые статичны, утешал себя Франц. Они не моргают, не потеют и не поют.
А лица фотографии меняли выражения.
Отец хмурился. Мать утирала тонкие нити слёз. Они глядели без гнева, а с горькой жалостью. Тихой, как ветер в ивняке. Это сочувствие снимало грех с плеч их оступившегося сына.
И не было на Земле ничего горше последней уступки мертвецов.
Этого участия поневоле, когда все шансы пропиты. Когда боржоми пить поздно. Поздно. Безнадёжно поздно. Когда делать уже нечего.
Франц перевернул фото и бросился к телефону: звонить Юрию. Его руки дрожали. Сердце захлебнулось в ужасе. Пальцы соскальзывали с диска телефона. А когда в трубке пошли гудки, он забыл дыхание.
Дрожащий от шока де Трай в это время ползал по полу, ища очки.
Вспыхнула и угасла ругань.
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 16
