Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
– Конечно, я тебе налью сейчас!
Неля тяжело садилась за стол, а Елена Борисовна удалялась в дом и возвращалась с графинчиком коньячного спирта. Она никогда не наливала прямо из канистры, это, видимо, оскорбляло ее чувство прекрасного.
Ближе к обеду они уговаривали первый графинчик, и Елена Борисовна, если могла, делала новую ходку к канистре, а если уже нет, то просила меня или Анютика. Мы, стараясь не дышать, переливали спирт из канистры в узкое горлышко графинчика; пахло конфетами и уколами. Старухи почти ничего не ели, если не считать николашек; иногда, после особенно болезненных пробуждений, Елена Борисовна заваривала себе куриный бульон из кубика.
На втором графинчике Неля начинала волноваться, как там без нее Костик. Елена Борисовна разумно отвечала, что Костик – здоровый лоб и найдет чем заняться. Изображая заботливую бабушку, Неля пару раз звонила Костику по грязному мобильному. Первый раз, чтобы узнать, пообедал ли он, а второй – потому что забывала, что уже звонила. Костик появлялся около половины шестого, кивал нам с Анютиком, поднимался на веранду и уводил Нелю домой. Там он укладывал ее спать, а сам потом сидел на крыльце и курил.
В июне я принимала седоквель без должной регулярности, иногда пила, иногда нет. Анютик же, напротив, приобрела какую-то неодолимую тягу к таблеткам. Помимо своего залептина, она стала попивать мой седоквель, а перед сном еще и закидывалась циклодором, объясняя это тем, что скоро уже у нее начнутся месячные и она не хочет слететь с катушек. По ночам ее глючило, и она снова пила седоквель. В итоге она подсела на “кашу” и к середине июня совсем перестала выходить за пределы участка Елены Борисовны. Она боялась собак. Собаки в поселке и впрямь были, но само их наличие никак не означало, что они для кого-то опасны. У меня же, как синдром отмены седоквеля, вернулся мышечный тонус, мне все время хотелось двигаться, но без Анютика гулять было скучно, я сидела с ней в саду и злилась.
Мы поругались. Я хотела пойти в лес, а Анютик бредила насчет собак, которые нас там загрызут. Елена Борисовна и Неля пили на веранде. Я послала Анютика матом и вышла за калитку. Прошла по улице и завернула к дому Костика. Он стоял в саду в одних обрезанных по колено джинсах и объедал малиновый куст. Я помахала ему рукой из-за калитки и предложила погулять. Костик согласился.
Мы пошли в лес, но там жутко жрали комары, и мы свернули к водохранилищу. Костик купил себе в ларьке пива, а мне – пепси, мы сели на бревно у самой воды и стали обсуждать почему-то школу. Костик вспоминал, что учиться он ненавидел, да и сейчас в принципе ненавидит, но надо учиться, чтобы не попасть в армию. Я сказала, что вообще не понимаю всеобщую истерию по поводу отметок, ведь можно просто посмотреть на взрослых людей и понять, что, как бы ты ни учился в школе, все равно тебе ничего не светит. Костик сказал, что я очень красивая, а потом на всякий случай поинтересовался, сколько мне лет. Я сказала, что пятнадцать.
Мы вернулись в поселок, и около своего дома он спросил, не хочу ли я зайти. Я хотела. Дом у них был такой же запущенный, как у Елены Борисовны, и, кажется, даже те же самые коты ходили к ним кормиться. Только миски для них стояли не на веранде, а под крыльцом. Комната Костика была на втором этаже. Он показал мне фотки на компьютере, мы еще немного поболтали, сидя довольно близко друг к другу. Потом я ушла.
Анютик, увидев меня, начала допытываться, где я шлялась. Я не стала ломаться и выложила ей про Костика.
– Он тебе что, нравится? – спросила она.
В Костике не было ничего редкого или необыкновенного. Он выглядел и разговаривал как обычный девятнадцатилетний парень, и если и мог нравиться, то только по этим причинам.
– Ничего у тебя с ним не будет, – ревниво заметила Анютик, – очень ты ему нужна.
– Ну ты-то вообще никому не нужна, – сказала я, – от своих таблеток скоро и в сад выйти не сможешь. Вдруг там на тебя нападут гусеницы.
– Сука, – прошипела Анютик.
– А ты ничтожество, – парировала я.
Через два дня после прогулки на водохранилище мы с Костиком поцеловались взасос. Он просунул руки мне под майку и гладил соски. Мне нравилось то, что он делает, но сам он не вызывал вообще никаких чувств. Я не восхищалась его внешностью, меня не особенно интересовало то, что он рассказывал. Он был настолько нормальным, что это граничило с небытием; иногда я смотрела на него, и мне казалось, что у Костика вообще нет личности. Просто его мозг сохранил небольшой набор узнаваемых импульсов. И для каждого из них у него хранится запас слов и реакций, тоже небольшой.
Я не принимала седоквель уже четыре дня. Неля с Еленой Борисовной пили вино из красной коробки с краником, они поминали какого-то Николая Ивановича, умершего год назад. Анютик со мной не разговаривала, теперь она целыми днями что-то писала в тетрадке. Я почистила зубы и пошла к Костику. Сама открыла калитку и поднялась к нему на второй этаж. Он слушал “Арию” в наушниках. Я тронула его за плечо, он кивнул мне и протянул один наушник. Я села рядом и тоже стала слушать про парня, который давал знак братьям, вверх поднимая кулак. Так мы сидели минут пять. У меня стало покалывать поясницу, нужно было сменить положение. Я вернула Костику наушник и легла на его кровать. Он выключил музыку и лег рядом. Мы лежали, как будто настраиваясь, взвешивая плюсы и минусы, хотя на самом деле думать было не о чем. Все, что мы сделаем или не сделаем, заранее не имело смысла, этот потолок с застывшими каплями лака, эти обитые вагонкой стены… Перо, наполовину вылезшее из подушки. Дыхание. Запах дезодоранта, облупленный красный лак на ногтях моих ног, комикс, поток абсурда – все это было нереальным.
Костик поцеловал меня, я сама сняла майку. Он достал из ящика стола три презерватива. Красный, желтый и обычный.
Я выбрала обычный.
Костик стянул с меня шорты, нанизал на член презерватив и ткнулся мне между ног. Там не пускало, но не как в стену, а мягко, как бы с пружинкой, он тыкался, а там пружинило, он оперся на локти и двинул с силой. Стены и потолок столкнулись, запрыгали, постельное белье то надуваясь складками, то разглаживаясь. Капля лака текла по воздуху, все ниже и ниже. Это было похоже на спортивную греблю, только лодка шла не по течению, а против. Я помогала ей как могла, умоляла Бога, чтобы было не так больно. Вдруг я увидела лицо Костика прямо над своим, его глаза были совершенно сумасшедшими, мне даже захотелось тронуть его, спросить его: “Костик, это же я, я, что ты делаешь со мной?”
Он упорно лез мне внутрь, мне было жутко больно, но я подумала, что, если попрошу его прекратить, буду выглядеть полной дурой. Я стала смотреть в сторону и мечтать, чтобы на ковре, в месте между кроватью и шкафом, сидела собака.
Костик остановился, только когда кровь захлюпала. Наши бедра слипались от крови. Он вытащил член, кровь капала на белье с презерватива, его колпачок грустно поник.
– Черт, – сказал Костик. – Как ты будешь мыться?
Мы спустились на кухню, он носил мне воду из ведра в ковшике. Это совсем не помогало. Кровь текла из меня, брызгала на линолеум. Я попросила у него вату. Он долго искал, потом принес древний, серый рулон. Я отщипнула кусок и вложила в трусы. Мы оделись, потом мыли пол, сняли белье с кровати и прополоскали в бочке, которая стояла в саду.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
